Августин Блаженный

Вся Исповедь направлена на выход за пределы психологии: она  содержит в себе всю метафизическую антропологию, всю теологию. Анализируя свою жизнь, жизнь человека, св. Августин обнаруживает (и показывает это нам) в глубине своего существа пустоту, отсутствие Бога у живущего во грехе, потребность в Боге и готовность принять Его у пребывающего в  печали, приход Бога к стремящемуся ко спасению, наконец, признанное присутствие  Бога у ведущего благую жизнь. Такое  подлинное самопознание ведет человека за пределы собственного бытия, к  Богу, который «глубже глубин моих и выше вершин моих». Именно в этом истинная ценность Исповеди, и именно так надо изучать и перечитывать ее. Для многих поколений христиан эта книга, еще до появления Подражания Христу, стала самым распространенным учебником духовной жизни. Отыскивая в ней образец внутренней жизни, овладевая искусством размышления, умением преобразовать самые скромные события в жертву хвалений, в исповедь в обоих смыслах этого слова: как признание грехов человеческих и как признание Божественной славы. По мнению французского историка Анри Амуру, тому, кто постарается именно так перечесть Исповедь Августина, великолепно раскроется истинный смысл слов Христа: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее!» (Лк 9,24). По сравнению с этим глубоким овладением человеческой реальностью, насколько выглядит поверхностным «культ Я», о котором говорили эстеты времен Габриеле д'Аннунцио или Мориса Барреса.  Насколько наивным и тщетным кажется самоанализ Анри Миеля или Андре Жида при сопоставлении с этим погружением во внутреннюю бездну, где происходит трагический диалог между благодатью и грехом. Здоровье, самоидентичность, совершенство придут только в такой экстатической перспективе: это дар, ниспосланный помимо прочего hos epigignomenon; человек реализует себя лишь на пути следования к Богу.

Но где и как можно  найти Бога? За точку отсчета возьмем  самое высокое, самое совершенное  и наиболее близкое Создателю в его собственном творении - человеческую душу в чистейшем ее проявлении. Ибо человек создан по образу и подобию Божию (вся патриотическая мысль была будто вдохновлена этими стихами книги Бытия 1,26): в человеческой душе мы должны суметь распознать присутствие и след Бога. Во всякой истине (очевидно, что для Августина, как платоника, речь идет о «вечных» истинах, схожих с математическими, но не об истинах факта) он видит отражение, излучение божественного великолепия (теория иллюминации).

Но этот метод исследования лучше всего проявился при изучении созерцания  центральной тайны веры - тайны Троицы, вдохновившей его на создание другого своего великого произведения. Воспринятая вначале через веру, уточненная богословским, анализом в дискуссии против арианской ереси, она открывается нашему духу как объект, в который надо проникнуть, который надо «понять», что, разумеется, не достижимо в полной мере в условиях человеческого существования. Если Бог троичен («О, Господь, Бог Единый, Бог Троицы»), как это было усвоено Августином.  Согласно церковной традиции (по времени все это происходило уже после известных тринитарных соборов - Никейского в 325 г. и Константинопольского в 381 г., - то есть догмат о Троице был уже полностью разработан), то в созданном Им (Богом) по своему образу творении что-то характерное должно проявляться. Именно в человеческой душе и следует искать «отпечатки» (vestigia), аналогии, отражение, образ этой единой и троичной структуры. Воспользовавшись таким представлением как трамплином, мышление может преодолеть свою ограниченность, попытаться что-то уловить в этой тайне, которой оно все равно до конца так никогда и не сможет овладеть.

Человек сотворен как "рациональное животное", как завершение чувственного мира. Его душа - образ Троичного Бога. Она бессмертна. Утверждение, что человек состоит из души и тела, непосредственно связано с идеей о двух уровнях познания. На одном уровне познание связано с телесными ощущениями: мы видим, слышим и т. д. и таким образом узнаем об изменчивых предметах. Такое знание нестабильно, непостоянно. Но существует, кроме того, познание души. Душа способна постигать неизменные, постоянные объекты. Доказательства бессмертия души частично воспроизводят платоновские, другие же Августин углубляет и дополняет. Так, он исходит из самосознания простоты и духовности, из чего следует неразрушимость души. В другом месте он выводит бессмертие души из присутствия в ней вечной истины: "Если бы душа была смертной, то с ней умерла бы и Истина".

Остается неясным, как  Августин решает проблему соотношения  индивидуальных душ: то ли Бог непосредственно  создал каждую из душ; то ли все вместе были вызваны к жизни в Адаме, а от него - через родителей - реализованы все прочие поколения. Невероятно, но симпатии его были ближе ко второму решению, по крайней мере, на спиритуалистическом уровне, что, по его мнению, лучше объясняет механизм передачи первородного греха. Впрочем, нельзя исключить и первый вариант решения проблемы.

Августина упрекали в том, что его представление о Боге было слишком упрощенным, слишком  элементарным. Необходимо, однако, подчеркнуть, что он был, не настолько наивен, чтобы удовлетвориться эмпирической триадой (память, ум, воля), почерпнутой им из антропологического анализа. Он подвергает ее восходящей диалектике, очищению, чтобы выделить аналогичные ценности (переходит, например, от души, помнящей, знающей и любящей саму себя, к душе, помнящей и думающей о Боге, любящей уже не творение, но самого Бога). Августин движется дальше и, наконец, заключает, что образ неадекватен оригиналу, и все, что мы можем представить себе о Боге, еще не идентично Богу. В конце концов, он отрицает понимание Бога, и с помощью этого отрицания выходит за пределы понятий и языка, чтобы уже немыслимым путем достичь недостижимого.

Но такое мышление, сосредоточенное  на Боге, полностью устремленное к  Богу, предполагает духовность, соответствующие  мораль и образ жизни. Такое мышление есть Мудрость. Мудрость как деятельная, так и созерцательная. Мудрость Августина - это ум, ведущий к любви. «Ты возлюбишь, - повторяет Евангелие вслед за Второзаконием, - Господа Бога своего всем сердцем своим, всей душой своей и всем умом своим». Августин истолковывает этот завет в свете платоновской концепции иерархии сущего. Для него совершенство, здоровье, добродетель заключаются в том, чтобы любовь подчинялась некоему необходимому порядку: должно любить Бога и только Бога, ради Него Самого, а все другие блага - в соответствии с любовью к Нему, соразмерно их внутреннему совершенству, их способности служить этой единственной любви.

Когда любовь человеческая направлена к Богу, когда человек  любит других, ближних и дальних, а также вещи как образы Бога, такая любовь - charitas, когда любовь направлена к себе, к мирскому как только мирскому, тогда это - cupiditas. Любить в модусе Бога, судить себя Его судом - любовь праведная.

Августин также отрабатывает точный критерий любви путем разведения двух понятий - uti (пользоваться) и frui (наслаждаться). Конечные блага используются как средства, утилизуются. Они не могут по своей природе стать объектами наслаждения, как если бы они были бесконечными целями. Так добродетель человека с греческого модуса познания Августин переводит в модус любви. "Ordo amoris" (порядок любви) - любовь к себе, другим, вещам с точки зрения их онтологического достоинства, того, чем назначено быть каждому из них. То же познание истины и света, которое озаряет ум, Августин передает в терминах любви: "Кому знакома истина, тот знает Свет, а кому знаком Свет, тот познает вечность. Любовь есть то, что тебе открыто".

Философствование в вере, означает, что в акте бескорыстного  дара - любви рождается творение, а действием такого же дара-любви  приходит искупление. Так возникла новая интерпретация человека, его  истории как индивида, затем как  гражданина, наконец, в перспективе  любви. Эмблемой августиновой мысли  могла бы стать латинская фраза:"pondus meum, amor meus" - "мой вес моя любовь". Состав человека определяем весом его любви, цена личности - даром любить. Его судьба, земная и потусторонняя, определена все тем же - любовью дарованной и дарующей. Теперь нам ясен рефрен Августина: "Ama, et fac quod vis" - "Люби, и тогда делай,- что хочешь".

3. Истина и прозрение

Познавательный процесс  Августин интерпретирует так.

1) Ощущение, как учил Плотин, не есть аффект, воздействие, претерпеваемое  душой. Чувственные объекты действуют  на чувства, результат этого  воздействия не ускользает от  внимания души, которая, в свою очередь, тоже действует, но по обратной схеме, не извне, но изнутри себя самой, формируя представление об объекте, что и есть восприятие.

2) Впрочем, восприятие  не первая ступенька познания. Душа в отношении ко всему  телесному обладает автономией  и спонтанной активностью, поскольку  вместе с разумом она оценивает  и судит на основе тех критериев,  в коих присутствует некий  "плюс", относительно телесных  объектов. Последние, как известно, текучи, изменчивы и несовершенны, между тем критерии оценки, которыми  душа обладает, неизменны и совершенны. Это особенно убедительно, когда  мы оцениваем чувственные объекты  в свете математических, геометрических, эстетических концепций, или же  когда судим о поступках в  функции этических параметров. То  же относится к понятиям единства  и пропорции, когда мы применяем  их к объектам и эстетически  оцениваем. В работе "Истинная  религия" Августин разъясняет  это так: "...Благодаря симметрии,  творение искусства выступает  как целостное и прекрасное. Эта  симметрия требует, чтобы части  отвечали целому таким образом,  чтобы как в своей пропорциональной  разности, так и в равенстве,  они (части) стремились к единству. Однако никому еще не удалось  обнаружить абсолютное равенство  или неравенство в наблюдаемых  объектах как таковых; никто,  с каким бы усердием ни искал  он, не смог бы прийти к заключению, что то или иное тело обладает  само по себе чистым и аутентичным  началом единства. Любое тело  претерпевает изменения, соотносящие  его с другими телами по-разному,  результатом чего может быть  удачное расположение частей, каждая  из которых занимает лишь свое  место, как тело занимает свое  место в пространстве. Стало быть, изначальный критерий равенства  и пропорции, аутентичный и  фундаментальный принцип единства  следует искать вне телесного:  он может быть схвачен и  удержан лишь умом. Никакую симметрию  или пропорцию нельзя уловить  в самих телах, как нельзя  продемонстрировать, чем одно более совершенно, чем другое. Пока разумное понимание не войдет в телесное со своим предшествующим каноном совершенства несотворенного. Все то, что в чувственном мире нам является как наделенное красотой, все, что называется прекрасным как в природе, так и в искусстве, все это феномен, привнесенный и вписанный в пространство и время, как вписаны тела и их движения. Напротив, равенство и единство, насколько они присутствуют, суть всегда ментальные интуиции, они же нормируют и образуют осмысленность суждений о красоте, когда ум, посредством чувств, признает наличие в телах того, чего нет ни в пространственном измерении, ни в «капризной темпоральности».

3) Теперь встает проблема, откуда же душа обретает эти  критерии познания, чтобы судить  о вещах, если их нет в  самих вещах? Возможно, она продуцирует  их сама? Определенно нет, ибо,  хотя она и выше физических  объектов, но сама выступает как  изменчивая: критерии же неизменны  и необходимы: "В то время  как оценочный критерий... неизменен,  ум человеческий, хотя, допустим, способный  оперировать таким критерием,  все же подвержен мутациям  и ошибкам. Потому и необходимо  заключить, что по ту сторону  нашего ума есть некий Закон,  который называется истиной, и  нет сомнений, что эта неподверженная  изменениям природа, превышающая  душу человеческую, существует. ** Человеческий  интеллект, следовательно, находит  истину в виде объекта, выше  себя. С ее помощью он судит,  и сам оценивается ею. Истина - мера всех вещей, и тот же интеллект измерен и оценен Истиной".

4) Эта истина, данная чистому  интеллекту, образованная из Идей, есть высшая умопостигаемая бестелесная  реальность, о которой говорил  Платон. Августину хорошо известно, что термин "Идея" в техническом  смысле был введен Платоном, и  он убежден в том, что "ценность  Идей такова, что никто не может  считать себя философом, не  имея о них понятия". Идеи  суть фундаментальные формы, постоянные  основания и неизменное вещей,  это модель, с которой формируется  все, что рождается и умирает.

Все же Августин реформирует  Платона в двух моментах: 1) он понимает Идеи, как мысли Бога (как это по-разному уже высказывали Филон, Медиоплатоники и Плотин); 2) он отвергает теорию реминисценции, вернее, переосмысливает ее. О первом моменте речь впереди. Что же касается теории "воспоминания", то ее Августин трансформирует в теорию "иллюминации", или "прозрения", "озарения", "просветления", что было естественным в контексте философии творения. Отказавшись также и от идеи предсуществования души, возможность чего решительно исключается креационизмом, Августин пишет в "Троице": "...Следует помнить, что природа умопостигающей души образована таким образом, что объединенная со всем интеллигибельным, в соответствии с естественным порядком, установленным Творцом, она постигает все это в свете бестелесном, подобно тому, как телесное око воспринимает все окружающее в свете телесном, способное видеть в этом свете и к этому предназначенное".

В "Монологах" мы читаем: "...телесные качества не могут быть видимы, если они не освещены источником света. Стало быть, следует отдавать себе отчет в том, что понятия, относящиеся к наукам, которые мы склонны считать истинными, на деле скрыты от понимания, если они не освещены, так сказать, собственным солнцем. Поэтому так же могут быть обнаружены, благодаря такому солнцу, три вещи: то, что существует, что отражает, сверкая, и то, что освещает; так и в Боге Невыразимом, которого ты желаешь познать, есть три начала: то, что существует, то что постигаемо, и то, что делает постижимым все сущее".

Интерпретаторы немало помучились с этой теорией прозрения, ибо  в процессе объяснения воспроизводились элементы более поздних теорий познания, чуждых Августину. В действительности, у Августина на основе креационизма объединяется концепция Платона, выраженная в "Государстве", с похожим освещением тех же вещей в Священном Писании. Бог, который есть чистое Бытие, через  творение участвует в бытии других вещей. Аналогичным образом, Истина, присутствуя в умах, делает их способными к познанию. Бог как Бытие творит, как Истина Он все освещает, как  любовь Он все притягивает и умиротворяет.

И последнее. Августин настаивает на том, что познание Идей доступно лишь для "mens" (разума), т.е. наиболее возвышенной части души. Более  того, увидеть их способна далеко не всякая душа, "но лишь, та, что чиста  и свята, т.е. имеет око чистое, святое и покойное, коим только и  можно увидеть Идеи, так, как если бы было меж Идеями и ею сродство". Как видим, речь идет о древней  теме "очищения" и "уподобления" Божественному как условии доступа  к истинному. То, что разрабатывали  платоники, у Августина к тому же несет нагрузку евангельских ценностей -- благой воли и чистоты сердца. Чистая ясность души - условие прозрения Истины, наслаждения и упокоения в ней.

4. Августин Блаженный  об истоках греха

Рассматривая наиболее интересные аспекты учения Блаженного Августина, следует прежде всего остановиться на его произведениях «Против Пелагия». Согласно Пелагию, наше естество нейтрально - ему не присуще ни добро, ни зло. Зло совершается нами как злоупотребление свободной волей. Младенцы же по природе своей добры и лишь потенциально являются носителями греха. Крещение «в оставление грехов» поэтому имеет смысл только по достижении взрослого возраста, когда человек уже располагает свободной волей и способен к сознательному совершению греха. На это Августин возражал, что грех есть не только результат свободного выбора: он является принадлежностью самой падшей природы человека. Если человек не с Христом, значит, он против Христа. А как можно быть против Христа, если не посредством греха? Следовательно, некрещеные младенцы тоже греховны. Как сказано в латинском переводе Рим. 5, 12, из-за Адама все человечество находится под проклятием первородного греха.

По существу, спор между  Августином и Пелагием сводится к  противопоставлению воли и благодати. Пелагий утверждал, что грех коренится  в воле. Августин же вслед за Апостолом  Павлом настаивал, что часто мы делаем то, чего не желаем, или же, напротив, желаем того, чего не в состоянии  сделать, а, следовательно, воля и поступки не связаны друг с другом - мы грешим вопреки своей воле! Именно таким  образом Августин делает вывод о  греховности младенцев. При этом он непрестанно ссылается на Рим. 5, 12 в латинском переводе: «в котором (Адаме) все согрешили». Адам понимается как все человечество в целом, поэтому все люди - грешники, «масса погибающих».