Вопросы этики искуственного оплодотворения

Очевидно, что осознаваемая степень риска  вынуждает организаторов центров  искусственного оплодотворения вносить  в документ и такие пункты: «Заявляем, что мы не будем возбуждать уголовное  дело против сотрудников Центра, не предпримем каких-либо действий, судебных преследований, исков или счетов, связанных с проводимым лечением... Нам известно, что в связи с трудностями процедуры, может потребоваться не одна попытка для достижения беременности, а также, что лечение бесплодия может оказаться безрезультатным... Мы предупреждены о том, что ... дети, рожденные в результате ЭКО... могут иметь отклонения в развитии». К этому выводу, несмотря на ряд обнадеживающих результатов, приходит и В. Бахтиарова: «Каждый из методов ИО увеличивает риск перинатальной патологии и тяжелую неврологическую инвалидность с детства».

В нравственном наполнении понятия «цены» входит и  судьба человеческих эмбрионов —  запасных, лишних, оставшихся невостребованными. Это — либо уничтожение, либо «служение  науке», что впрочем одно и тоже. «Особый фундаментальный интерес» к человеческим эмбрионам и возможность его 
«фундаментальных» последствий для культуры определила самоограничивающее решение международной общественности: срок проведения фундаментальных исследований с эмбрионом — до 14 дней. Сама по себе эта цифра загадочная и, очевидно, относительная. Но факт этического самоограничения биомедицинской науки налицо. Есть основание рассматривать это скромное достижение науки на пути ее нравственного наполнения началом тенденции, определяющей развитие науки в XXI веке.

Либеральная позиция и законы. Определяющим мировоззренческим  контекстом 
«новых технологий зачатия» является либеральная идеология с ее высшими ценностями «прав и свобод» человека и метафизическо-материалистическим основанием.

Основной  принцип либеральной позиции  по отношению к искусственному оплодотворению — это «право каждой женщины иметь  ребенка». Или, как констатировала доктор А. А. Шорохова в 1925 году: «Материнское счастье есть неотъемлемое право  всякой женщины». Основанием этого права в рамках либеральной идеологии является естественно-биологическая функция деторождения. Определенным образом на методику искусственного оплодотворения работает и материалистический мировоззренческий принцип понимания человека не как «образа и подобия Божия», а как образа и подобия обезьяны. Под знаком именно этого принципа в 20-е годы в России по инициативе И. Иванова, уже упоминавшегося профессора экспериментальной зоотехники, и с санкции Совнаркома СССР начали проводиться практические опыты получения «новогибридного человека» путем скрещивания людей с антропоморфными обезьянами. Перенос положительного опыта из зоотехники и ветеринарии на «человеческую модель» — факт эмпирической науки. Доктор А. 
А. Шорохова писала: 
«Женщина не исключение из общего для всего животного мира правила, относительно возможности зачатия от искусственного оплодотворения».

Сведение  ряда эмпирических фактов разных уровней  организации жизни к общим  закономерностям, безусловно, достижение эмпирической науки. Но для человеческой культуры имеет значение не только познание или констатация какого-либо факта или общего закона конкретной наукой. Вл. Соловьев справедливо полагал, что «такая наука не может иметь прямого отношения ни к каким живым вопросам, ни к каким высшим целям человеческой действительности, и притязание давать для жизни идеальное содержание было бы со стороны такой науки только забавным».

Примером  такого рода «притязаний» является суждение доктора А. А. 
Шороховой: «Есть ли основания отказывать в искусственном оплодотворении женщинам, желающим иметь ребенка не половым путем». Естественно, что находясь в рамках ориентации эмпирической науки — нет оснований. Таким образом был открыт переход с одного — более конкретного и низшего — уровня рассмотрения жизни, на другой — социальный и нравственный.

Первое  положение статьи 35 «Искусственное оплодотворение и имплантация эмбриона»  в «Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» (1993 г.) гласит: «Каждая совершеннолетняя женщина детородного возраста имеет право на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона». За этой «каждостью» и этим ничем не ограниченным 
(даже медицинскими показаниями, не говоря уже о морально-этических) «имеет право» стоит ряд возможных непредсказуемых изменений социальных и половых ролей в человеческих отношениях.

О чем  идет речь? Во-первых, о косвенной  поддержке инвертированных лиц 
(гомосексуализм мужской и женский). Во-вторых, о весьма проблематичной в нравственном отношении перспективе воспитания детей в неполных семьях. В- третьих, о возможных деформациях института семьи в сторону увеличения неполных семей и реальном росте числа детей, рожденных вне брака. В- четвертых, о неизбежных изменениях нравственного сознания, которые будут связаны с обесцениванием таких ценностей, как «любовь», «братство», 
«альтруизм», «милосердие» и других, близких с ними понятий, коренящихся в биофизиологической «плоти» человеческих взаимоотношений. О. Хаксли в своем романе-антиутопии «О дивный новый мир» разворачивает до логического предела возможности и последствия искусственного оплодотворения, ставшего законодательной нормой «Мирового Государства». Семья, материнство, единобрачие здесь запрещены и рассматриваются как источник сильных и нежелательных эмоциональных переживаний, душевной боли и, в результате — всевозможных болезней. Место «любви» в иерархии ценностей данного общества занимает понятие «взаимопользование», фиксирующее презрение к достоинству человека и отрицание личной свободы.

Сто лет  разделяют юридический запрет на искусственное оплодотворение 
(1883 г., Франция) до его законодательного признания, в частности, в 
России. Шестьдесят лет разделяют утопическую ценность «взаимопользование» 
(1932 г. — выход в свет романа О. Хаксли) до взаимовыгодного рынка половых клеток, донорства, заказных родов. Новый вид международного бизнеса — 
«зачаточного» или «репродуктивного» — получает широкое распространение в 
Европе. Реклама фирм, занимающихся подобной практикой, например, «Польско- 
Нидерландского контактного бюро» с указанием цены за суррогатное материнство — 22,5 тысячи долларов, становится типичной и для российской прессы. Донорство половых клеток платное, так как процедуру ИО рассматривают не как лечение болезни, а как улучшение качества жизни. 
Сколько лет понадобится для полного выхода «терапии бесплодия» на уровень социально-нравственного принципа «асексуального размножения» или 
«техногенного» деторождения?

Консервативная  позиция. Вл. Соловьев, предвидя практически 100 лет назад технологическую  экспансию («абсолютизм эмпирической науки»), полагал: 
«Избежать этого можно, только признавая выше человека и внешней природы другой, безусловный, божественный мир, бесконечно более действительный, богатый, живой, нежели этот мир призрачных поверхностных явлений, и такое признание тем естественнее, что сам человек по своему вечному началу принадлежит к тому высшему миру и смутное воспоминание о нем так или иначе сохраняется у всякого, кто еще не совсем утратил человеческое достоинство».

В настоящее  время российская общественность располагает конкретной оценкой искусственного оплодотворения с христианской, православной точки зрения.

Эта оценка формируется в границах основополагающих постулатов христианства. Один из них  — таинство брака, через которое  «дается объективное божественное основание для благодатной жизни». Освящение союза мужчины и женщины описано в первой книге пророка Моисея «Бытие»: «И благословил их Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь» (Быт., 1, 
28). Благословение деторождения так описывается пророками. «Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей», «Не сокрыты были от 
Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы» (Пс., 138, 13, 15). «Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» 
(Пс., 138, 16).

При описании таинства создания человека пророками  используются физиологические понятия  и образы. В то же время они  свидетельствуют о событии всегда большем и более значимом, чем  его физиологическая канва. Это 
«большее» раскрывается в восклицании Евы при рождении первенца: «Приобрела я человека от Господа» (Быт., 4, 1). и в свидетельстве св. Максима 
Исповедника: «Святый Дух присутствует во всех людях без исключения как хранитель всех вещей и оживотворитель естественных зарождении…».

Эти исходные принципы дают основание выйти на уровень конкретных суждений православных авторов по морально-этическим вопросам искусственного оплодотворения. К сожалению, они сегодня не многочисленны  и между ними есть небольшие расхождения. Одна из этих позиций — рассуждения о. Николая 
Балашова. Они сводятся к следующим выводам: 
1. Искусственное оплодотворение незамужней женщины осуждается прежде всего, исходя из интересов ребенка, который «заведомо лишается возможности быть воспитанным в полноценной семье». 
2. Искусственное оплодотворение замужней женщины без согласия и участия ее мужа недопустимо, «ибо ложь и двусмысленность разрушают целостность брачных отношений». 
3. Искусственное оплодотворение с согласия мужа и с использованием донорского генетического материала «разрушает связь супружеской верности. 
Если уж муж неспособен к оплодотворению и медицинская наука не может ему помочь, жена должна принять его таким, каков он есть, не пытаясь в той или иной форме найти подмену». 
4. Относительно гомогенного оплодотворения о. Николай Балашов разделяет вывод о. Стэнли Каракаса, что искусственное оплодотворение спермой мужа — 
«это вполне уместный способ использования медицинских знаний, позволяющий христианскому браку реализовать одну из главных целей: продолжение рода». 
5. Способ искусственного оплодотворения in vitro вызывает этические возражения в связи с необходимостью уничтожения «лишних» эмбрионов, что несовместимо с представлениями Церкви о человеческом эмбрионе как носителе человеческого достоинства. 
6. «Возможна, однако, и модификация оплодотворения в пробирке с использованием единственной яйцеклетки или с имплантацией всех образовавшихся эмбрионов в утробе матери». Хотя, как отмечает о. Николай, не все православные авторы разделяют эту позицию. Например, о. С. Харакас не без основания полагает, что манипуляции с человеческой жизнью у самых ее истоков могут иметь «непредсказуемые последствия в плане формирования менталитета». 
7. С точки зрения защиты целостности и уникальности брачных отношений, практика донорства яйцеклеток и оплодотворенных эмбрионов представляется моралью недопустимой. 
8. В разряд этой оценки попадают все разновидности суррогатного материнства. В основе этого метода лежит «пренебрежение глубочайшей эмоциональной и духовной связью, которая устанавливается между матерью и младенцем во время беременности», не говоря уже о кризисе идентичности рожденного таким образом человека. 
Для современного Православия, таким образом, характерна различная степень приемлемости «аномальной техники деторождения».

Позиция же Римско-Католической Церкви более  однозначна. Она выражена в официальных  документах, в информационных бюллетенях папской курии, речах и обращениях папы Пия XII, документах Второго Ватиканского Собора и т. п. 
Методы искусственного оплодотворения католическая церковь осуждает, исходя из традиционного для моральной теологии понятия естественного закона.

Устойчивая  консервативность христианской позиции  противостоит подвижной изменчивости либерализма. В либеральной идеологии, как правило, 
«естественные основания — в нашем случае естественно-биологическая функция деторождения — превращаются в социально-нравственные ценности и правовые нормы» («право каждой женщины иметь ребенка»). Но путь реализации этой нормы в рамках либерализма — это путь борьбы с своим собственным 
«естественным основанием», путь «побед над природой», т. е. противоестественный путь «освобождения человека» от его собственных природных свойств и, в итоге, от самого себя. «Это могло случиться только в силу способности (человека — И. С.) самоопределяться изнутри... дающей человеку возможность действовать и хотеть не только сообразно его естественным склонностям, но так же вопреки своей природе, которую он может извратить, сделать «противоестественной». Падение человеческой природы является непосредственным следствием свободного самоопределения человека». 
Но «свободное самоопределение человека» — позиция, более близкая скорее 
XVIII-XIX векам, нежели XXI веку, которому предшествовал XX, с его атомными экспериментами и катастрофами, социально-политическими драмами, нигилистическим опытом и экологическим прозрением.

Сегодня уже не являются сенсацией случаи ИО и имплантации эмбриона женщинам при наличии определённых изъянов  репродуктивной способности супругов. Успешное применение названных методов позволяет такой семье иметь ребёнка, но при этом может порождать морально-этические и правовые проблемы, в частности, споры об установлении отцовства. Ещё более спорной в смысле признания отцом и матерью ребёнка является ситуация, когда эмбрион в целях его вынашивания имплантируется другой женщине (суррогатной матери).

В настоящее  время статья 51 Семейного кодекса  РФ, не оставляя места для споров и тяжб, устанавливает, что если супругами  дано письменное согласие на применение методов ИО или имплантации эмбриона, то они официально записываются отцом и матерью ребёнка со всеми вытекающими из этого правовыми последствиями.

Что касается случаев применения имплантации  эмбриона другой женщине ( суррогатной  матери), то запись о родителях ребёнка может быть сделана только с её согласия. Естественно, что как родившая ребёнка суррогатная мать, так и отец ребёнка, появившегося на свет в результате ИО, не вправе затем в судебном порядке добиваться отмены записи об отце или матери и признания либо аннулирования родительских прав и обязанностей ( Г.И. Кучер 
"Medicine for you", Courier" N22 (29)'96 ).

Моральные и юридические проблемы, связанные  с проблемой суррогатного материнства, оказываются наиболее сложными. В  США, например, пока (к 1991 году) не принято законов, запрещающих суррогатное материнство.