Представление о назначении и сущности красоты в диалогах Платона «Пир» и «Федр»

Общий итог первых четырех речей сводится к тому, что Эрот есть исконная мировая цельность, зовущая к единению любящие пары на основе их непреодолимого взаимного влечения и искания всеобщей и блаженной безмятежности.

Далее следует самая простая концепция: цель Эрота - овладение благом, но не каким-либо отдельным, а всяким благом и вечное обладание им. А так как вечностью нельзя овладеть сразу, возможно только овладевать ею постепенно, т.е. зачиная и порождая вместо себя другое, значит, Эрот есть любовь к вечному порождению в красоте ради бессмертия, к порождению как телесному, так и духовному, включая любовь к поэтическому творчеству и общественно-государственному законодательству. Все живое, пока оно живо, стремится порождать, ибо оно смертно, а ему хочется утвердить себя навсегда. Но Платон, конечно, не может остаться на почве такого простого и абстрактного умозаключения. Если любовь всегда стремится порождать, значит, рассуждает он, существует вечность, ради воплощения которой только и существуют все порождения любви, физические и нефизические.

Здесь же возникла и знаменитая иерархия красоты, ставшая популярной на целые тысячелетия. Сначала нам нравятся физические тела. Однако говорить о данном теле можно только тогда, когда имеется представление о теле вообще. Физическое тело, взятое само по себе, по мнению Платона, инертно и неподвижно, но, поскольку реально все тела активны и подвижны, должно существовать то начало, которое ими движет; и начало уже нетелесное, нефизическое. Для Платона, как и для всей античности, таким самодвижущим началом было то, что называлось душой. Иерархическая последовательность в теории такова: от одного прекрасного тела ко всем телам, отсюда - к прекрасным душам, от душ - к наукам и от отдельных наук - к пределу всех наук, к идее прекрасного, которое уже не подвержено никаким изменениям, но существует вечно и неизменно. Этим самым Платон снова соскальзывает с чисто логического пути на путь мифологии, и его предельная идея красоты, доказанная им с полной логической безупречностью, вдруг предстает уже в новом, не совсем логическом свете. Появляется учение о вечном и идеальном царстве красоты, с которым согласится не всякий логик и которое не может обойтись без пусть недоказанной, но зато для Платона аксиоматической мифологии красоты, возникающей на почве безудержного созерцательно-субстанционального онтологизма.

У Платона мыслится некоторая априорная идеальная природа, делающая у него впервые возможный и апостериорную чувственную природу. Это доказывает верность такого утверждения, что платонизм - это объективный идеализм.

С логической точки зрения наиболее оригинален текст об иерархии Эрота, который кончается вечной идеей красоты. В диалоге «Пир» Платон дает определение красоты как вечной идеи, чуждой изменчивому миру вещей, которые суть лишь тени идей. Идеи же – неизменные духовные сущности, составляющие истинное бытие. Прекрасным становится предмет, озаренный Красотой, как только «идея прекрасного» «присоединяется … к предмету».

Идея Высшего Начала Бытия, по Платону, может быть постигнута при помощи осознания трех идей, в числе которых на первом месте Платон называет идею красоты. «Если мы не в состоянии уловить благо одной идеи, то поймаем его тремя – красотой, соразмерностью и истиной».

Источником и основанием красоты зримой, вещественной, является красота Высшего Мира – Мира Божественной Мысли. «…Ум прекрасен; он – прекраснейшее из всего, что есть; окруженный чистым светом и ослепительным блеском, он охватывает природу всех существ. Наш вещественный мир, такой красивый, – не более чем его отражение и тень… Ум живет благословенной жизнью; восхищение овладевает тем, кто его видит, приобщается к нему и соединяется с ним так, как это необходимо».

Жизнь-«сияние», вездесущая, всепроникающая – один из аспектов Единого.

Философская традиция, идущая от Платона, утверждает, что стремление к прекрасному не есть просто чувственное тяготение, но глубокая потребность духа в Высшем Бытии. По Платону, возможность «созерцать Красоту» связана с Духовным Единством Бытия: «умопостигаемым первичным», с миром идей, – благодаря которому «у нас есть природные понятия красоты и добра». Плотин говорит о Красоте как о принадлежности той части души, которая пребывает в мире сверхчувственном: «Душа некоторой своей частью пребывает в сверхчувственном мире…». «…Вот где место наивысшей и потому чистой красоты – в сверхчувственном мире, откуда она светит сюда, к нам». И необходимо «помнить о происхождении и высоком достоинстве души». «Забвение Красоты – это забвение Бога, причем забвение Бога в себе, предательство своей высшей сущности».

Красота как атрибут Высшего мира и Аспект Единого – суть скрытая от человека внешнего его собственная природа, Высшая Природа – зерно человеческой Божественности… Потому-то это «красота в себе», как говорит Диотима в «Пире» Платона.

Таким образом, Платон, утверждает о двойственности человеческой природы: человек внешний – принадлежащий внешнему миру, физическому миру и человек внутренний с его миром Красоты и Свободы. И ум и душа представляют собой эту двойственность… Высшая, божественная часть души непосредственно связана с Единым, «душой Мировой»… «Душа голову свою скрывает в небесах».  Высшая – та часть души, которая «соприкасается с миром сверхчувственным».

Не есть ли… любовь не что иное, как любовь к вечному обладанию благом?…Ну, а если любовь - это всегда любовь к благу, …то каким образом должны поступать те, кто к нему стремится, чтобы их пыл и рвение можно было назвать любовью? Что они должны делать?

Они должны родить в прекрасном как телесно, так и духовно… Дело в том, Сократ, что все люди беременны как телесно, так и духовно, и, когда они достигают известного возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не в безобразном…

Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело… обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена. Беременные же духовно… беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать? Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из мастеров, которых можно назвать изобретательными. Самое же важное и прекрасное - это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье рассудительностью и справедливостью.

… Он (человек-философ) радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной, благородной и даровитой душой: для такого человека он сразу находит слова о добродетели, о том, каким должен быть и чему должен посвятить себя достойный муж, и принимается за его воспитание. Проводя время с таким человеком, он соприкасается с прекрасным и родит на свет то, чем давно беременен. Всегда помня о своем друге, где бы тот ни был - далеко или близко, он сообща с ним растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее и бессмертнее.

Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь, наконец, что же это - Прекрасное.

Диалог «Федр» - один из шедевров философской и художественной прозы Платона. В «Федре» рисуется философская беседа Сократа (в его лице выступает Платон) с Федром, частым собеседником Сократа и, по свидетельству Диогена Лаэртского, любимцем Платона. В этой беседе Сократ отвергает ложное красноречие и доказывает, что риторика должна быть ценной только при условии, что она опирается на истинную философию. Раскрывается значение истинной любви, изображение любви связывается с рассмотрением природы души. В «Федре» запечатлены важные стороны учения Платона об «идеях», об их познании, о прекрасном, о постижении прекрасного, о любви к прекрасному.

Любовь, по его словам Сократа, есть страсть, а страсть к прекрасному свойственна любящему, равно как и нелюбящему. Страсть, чуждая ума, стремящаяся к удовольствиям красоты, напояемая другими сродными с нею страстями и победно влекущая к телесной красоте, есть любовь. Невыгоды этой любви велики: любимый человек отдается другому, обыкновенно неверному, брюзгливому, завистливому, неприятному, вредному по отношению к имуществу и телу и еще более по отношению к душе, драгоценнее которой нет и не будет ничего ни для людей, ни для богов; а потому следует быть благосклонным не к тому, кто любит безумно, а к тому, кто хоть не любит, а имеет ум.

Во время земного существования душа, которая раньше созерцала вечно сущее, припоминает образы истинного; ярче же всех образов воспринимается самым острым из чувств - зрением - красота; при этом та душа, которая не помнит красоты небесной, относится к ее отражению на земле с низменными вожделениями, а та, которая созерцала красоту небесную, при виде красивого лица приходит в трепет и готова преклониться перед этим отблеском истинной красоты, как перед божеством. Тогда у человека от теплоты, которая разливается по его телу от созерцания красоты, душа окрыляется, и подобно тому, как дети при прорезывании зубов испытывают раздражение десен и мечутся, так и человек при росте крыльев души находится как бы в жару, раздражении, волнении. Когда предмет любви близок, душа испытывает облегчение; когда он далек, отверстия, из которых выступают перья, сжимаются и ростки рвутся из тесного выхода, доставляя душе мучения и терзания. Эта страсть, внушаемая лицезрением видимой красоты и отвечающая природному влечению души к прекрасному, называется эросом (любовью). Каждый любит красоту, сходную тому божеству, к сонму которого душа принадлежала до появления в мире; так, те души, которые следовали за колесницей Зевса, любят совершеннейшую красоту, соответствующую по своей возвышенности высочайшему разуму (души философов); принадлежавшие к сонму Геры ценят царственную красоту, принадлежавшие к сонму Аполлона - красоту вдохновенную и т. д. Таким образом, все ищут себе предмета любви, следуя за своим богом, и ведут своего любимца к свойствам и идее этого бога. В отношениях к избраннику любви душа, управляемая разумным возницей (умом), должна смирять своего строптивого коня и не уступать его постыдным влечениям: лишь благодаря непрестанному обузданию этих влечений достигается то высокое сближение любящего с любимым, на которое не может посягнуть ничей суд. При этой гармонии души люди проводят жизнь счастливо и согласно, а по смерти их души, выиграв три истинно олимпийских победы (т. е. пережив три тысячелетних периода существования, положенного для философов), переселяются в область истинного бытия. Если же связанные любовью люди ведут нефилософскую жизнь и в минуты опьянения или самозабвения удовлетворяют низменным влечениям, то под конец жизни души их неокрыленными выходят из тела: но и за пережитые восторги любви они награждаются тем, что в их душах остается желание окрылиться.

Диалог "Федр", заключающий в себе блестящую характеристику идей и провозглашающий философию высшим знанием и основою всего высокого и прекрасного, имеет целью доказать общеобязательность философии.

Уже античные толкователи по-разному определяли тему «Федра»: любовь, риторика, душевное начало, душа, благо, первичная красота, разнообразие красоты. Общая проблема всех частей «Федра» – субъект истинного знания (душа), его объект (иерархия красоты, восходящая к истинному бытию) и средство их объединения (любовь).

О взглядах Платона на Прекрасное уже так много написано и сказано, притом даже теми, кто не удосужился прочитать и строчки из его произведений, что обойти эту тему молчанием совершенно невозможно.

Человеческое и Божественное соединены узами любви. Любовь есть тяготение души к красоте, непреодолимое стремление подобного к подобному, стремление божества, заключающегося в каждом человеке, к божеству, выражающемуся в красоте. Это и есть знаменитая платоническая любовь, которая первоначально означала общение двух душ и притом в чисто философском смысле, а затем была низведена до выражения какого-то пошлого слезливого чувства, испытываемого двумя полами по отношению друг к другу. Платоническая любовь выражала идеальную симпатию, теперь же под ней подразумевается любовь сентиментального юноши к женщине, с которой он не может или не желает вступить в брак.

Но что такое красота? Это вовсе не простое услаждение чувств, она не исчерпывается гармоническими очертаниями и яркими красками, это только указание на нее. Красота есть Истина. Это лучезарный облик того, что прекраснее всего в мире идей.

Вот как описал Платон красоту в диалоге «Федр»:

«Ведь, как уже было сказано, всякая человеческая душа по природе своей бывала созерцательницей бытия, иначе бы она не вселилась бы в это живое существо.

Припоминать то, что там, на основании того, что есть здесь, нелегко любой душе: одни лишь короткое время созерцали тогда то, что там; другие, упав сюда, обратились под чужим воздействием к неправде и на свое несчастье забыли все священное, виденное ими раньше. Мало остается таких душ, у которых достаточно сильна память. Они всякий раз, как увидят что-нибудь, подобное тому, что было там, бывают поражены и уже не владеют собой, а что это за состояние, они не знают, потому что недостаточно в нем разбираются. В здешних подобиях нет вовсе отблеска справедливости, воздержности и всего другого, ценного для души, но, подходя к этим изображениям, кое-кому, пусть и очень немногим, все же удается, да и то с трудом, разглядеть при помощи наших несовершенных органов, к какому роду относится то, что изображено.

Сияющую красоту можно было видеть тогда, когда мы вместе со счастливым сонмом видели блаженное зрелище, одни - следуя за Зевсом, а другие - за кем-нибудь другим из богов, и приобщались к таинствам, которые можно по праву назвать самыми блаженными и которые мы совершали, будучи сами еще непорочными и не испытавшими зла, ожидавшего нас впоследствии. Допущенные к видениям непорочным, простым, неколебимым и счастливым, мы созерцали их в свете чистом, чистые сами и еще не отмеченные, словно надгробием, той оболочкой, которую мы теперь называем телом и которую мы можем сбросить, как улитка - свой домик.