Лев Николаевич Толстой. Этика ненасилия

Государственная полярная академия 
Кафедра философии и социально-гуманитарных наук 
 
 

Контрольная работа 
по дисциплине:

 «Этика»

Лев Николаевич Толстой. Этика ненасилия. 
 
 

                                                  Выполнил: студент 0711 гр. 
Першин С.

   Научный руководитель:

Желобов А.П. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Санкт-Петербург

2012 год

Введение.

    Лев Николаевич Толстой – является одним  из величайших гениев русской литературы. В его произведениях собраны  воедино множество традиционных норм поведения людей, принадлежащих  к различным обществам, как к высшему, так и к низшему .  Писатель - гуманист осуждает лживое лицемерие и алчность присущее аристократическому обществу, особенности людей, вращающихся в нем, пример такого поведения ярко виден в повести «Смерть Ивана Ильича», на похоронах главного героя. В повести отсутствует резкое осуждения автором этих людей, так как Толстой придерживался заповеди: не суди, да не судим будешь; но отрицательное отношение к подобному поведению прослеживается в самой манере написания.

    В своей работе я хотел бы проанализировать это произведение с точки зрения этики. Также моей целью является понять основной смысл жизнеучения Льва Николаевича, его идею ненасильственного отношения к жизни. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

С точки зрения русского писателя и мыслителя Л.Н.Толстого драматизм человеческого бытия  состоит в противоречии между  неотвратимостью смерти и присущей каждому человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни. Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли бога, а воля бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви запечатлен в человеческом сердце. Чтобы спасти себя, свою душу от тлена, человек должен перестать делать зло, совершать насилие. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием - такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

Религии и этике  непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого. Соответствующие произведения можно подразделить на четыре цикла: исповедальный - "Исповедь" , "В чем моя вера?"; теоретический - "Что такое религия и в чем сущность ее?", "Царство божие внутри нас", "Закон насилия и закон любви"; публицистический - "Не убий", "Не могу молчать"(1908); художественный - "Смерть Ивана Ильича"(1886), "Крейцерова соната"(1887-1879), "Воскресение"(1889-1899), "Отец Сергий"(1898).

Для анализа  же я решил взять произведение из художественного творчества Льва Николаевича, в частности повесть "Смерть Ивана Ильича",написанная в 1886г . Интересно, что великая, философская мысль Л.Н.Толстого передана через рассказ о самых неинтересных, самых типичных обывателях того времени. Глубина этой мысли идет через весь рассказ для незначительного, маленького театра людей, какими являются герои этого произведения. Член Судебной палаты Иван Ильич Головин, женившись в свое время без любви, но весьма выгодно для собственного положения, делает очень важный шаг в жизни — переезд. Дела его на службе идут хорошо, и, на радость жены, они переезжают в более достойную и престижную квартиру. Прасковья Федоровна, жена, постоянно "пилит" Ивана Ильича, чтобы тот продвигался по службе, как другие. У детей свои интересы. А Иван Ильич находит радость во вкусном обеде и успехах на работе.

Толстой пишет  не о какой-то случайной семье. Он показывает поколения таких людей. Их большинство. В чем-то рассказ  Толстого — это проповедь духовной мысли. Может быть, такой вот Иван Ильич, прочитав эту книгу, задумается, кто же он есть на самом деле: только ли чиновник, муж, отец- или есть у него более высокое предназначение? Наш Иван Ильич только перед самой смертью обнаруживает это великое. А вот за все время болезни, да и вообще за всю жизнь не приходит ему такая мысль. Для Толстого смысл жизни заключается в ненасильственном отношении ко всему, что его окружает, подчинить свою волю воли Бога, в правильном отношении к другим людям.  
Правильное отношение к другим людям определяется тем, что они - дети того же бога, что и я. Они - мои братья. Отсюда вытекает требование любить людей как братьев, сынов человеческих, любить всех, без каких-либо изъятий, независимо от каких бы то ни было мирских различий между ними. Перед богом все равны. Необходимо ценить в каждом человеке достоинство божественного происхождения. Так понятая любовь к человеку есть единственно возможная основа единения людей. "Царство бога на земле есть мир всех людей между собой", а мирная, разумная и согласная жизнь возможна только тогда, когда люди связаны одинаковым пониманием смысла жизни, единой верою.

Нравственное  отношение к себе как бы автоматически  гарантирует нравственное отношение  к другим. Человек, сознающий как  бесконечно он далек от идеала, есть человек, свободный от наиопаснейшего суеверия, будто он может устроить жизнь других людей. Он поэтому всегда будет стремиться к тому, чтобы  находиться по отношению к другим в положении слуги, а не господина. "Я не могу желать, думать, верить за другого. Я возношу свою жизнь и это одно может вознести жизнь другого, да и другой - я же. Так, если я вознесу себя, я вознесу всех. Я в них, и они во мне". Достоверность любви, которую каждый человек находит в собственной душе, ее умножение, состоящее в том, чтобы ориентироваться не на внешний успех и похвалу людей, а на бесконечность божественного совершенства, словом, забота человека о чистоте собственной души является базисом, источником нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, к семье, государству и так далее. Любовь и есть добро.  
 
Суть нравственного идеала и своеобразие его роли в жизни человека наиболее полно выражены в учении Иисуса Христа. Так считает Л.Н.Толстой. При этом для Толстого Иисус Христос не является богом или сыном бога ("кто верит в бога, для того Христос не может быть бог"); он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей. Все учение Иисуса Христа, по мнению Толстого, является метафизикой и этикой любви.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Для нравственного  мира закон любви является столь  же обязательным, безусловным, как для  физического мира - закон тяготения. И тот и другой не знают никаких  исключений. Это - вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться.

По мнению Толстого, центром христианского пятисловия является четвертая заповедь: "Не противься злому", налагающая запрет на насилие. Осознание того, что в этих трех простых словах заключена суть евангельского учения, вернувшее в свое время Толстому утерянный смысл жизни, вывело его одновременно и из мировоззренческого тупика. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле: "око за око". Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах, к помощи насилия нельзя прибегать даже тогда, когда тебя бьют и обижают. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром. Понятые именно в таком прямом, буквальном смысле слова Иисуса о ненасилии, непротивлении злу силой являются меткой правильного направления, той высотой, перед которой стоит современный человек на бесконечном пути его нравственного восхождения. Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть, по крайней мере, три определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда - второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: "Насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие". В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить - значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать - значить делать так, как я хочу, подчинять чужую волю моей.

Непротивление - больше чем отказ от закона насилия. Оно имеет также позитивный нравственный смысл. Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни. Жизнь человека священна не бренным телом, а священной душой.

Непротивление переносит конфликт не просто в сферу  духа, а более узко - в глубь души самого непротивленца. Этика непротивления – это, по сути, и есть требование, согласно которому каждый человек обязан думать о спасении собственной души. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право; мы как бы говорим ему: "ты не в состоянии думать о своей душе, это мы позаботимся о ней". Тем самым мы обманываем и его и себя. Всякое убийство, каким бы запутанным и прикрытым ни был его причинный ряд, имеет последнее звено – кто-то должен выстрелить, нажать кнопку и так далее. Для смертной казни нужны не только соответствующие законы, судьи и так далее, но нужен еще и палач. Самый надежный, гарантированный путь устранения насилия из практики межчеловеческих отношений состоит, по мнению Толстого, в том, чтобы начать с этого последнего звена. Если не будет палача, то не будет и смертной казни. Пусть будут конституции, судьи, приговоры и все прочее, но если никто не захочет стать палачом, то некому будет исполнить смертный приговор, каким бы законным он ни был.

Также смыслом  жизни для Толстого является, нацеленность на спасение собственной души. На первый взгляд это может показаться формой эгоизма. В действительности это не так. Ведь сущностью души является любовь. И путь непротивления есть путь человека к себе не в смысле изоляции от других людей, равнодушия к ним. Это - путь к тому божественному, что есть в душе, а, следовательно, такой путь к себе, который соединяет человека с другими людьми, такими же сынами человеческими, как и он сам. Толстой бьется над вопросом: "Каким образом разрешить столкновения людей, когда одни люди считают злом то, что другие считают добром, и наоборот?". Обычный ответ, который практикуется уже тысячелетиями, состоит в том, что добрые должны властвовать над злыми. Но откуда мы знаем, что это добрые властвует, а не злые? Ведь по условиям задачи у нас нет бесспорного, общего критерия зла. Добрые, именно потому, что они добрые, не могут властвовать. Каин убил Авеля. И по другому никак не могло случиться. "Могут быть злые и среди тех, которые подчиняются власти, но не может быть того, чтобы более добрые властвовали над более злыми". В такой ситуации существует только одно решение - человек должен обратиться к собственной душе, это значит не должен противиться насилием тому, что он считает злом.

Непротивление есть закон. Заповедь непротивления  соединяет учение Христа в целое  только в том случае, если понимать ее не как изречение, а как закон - правило, не знающее исключений и  обязательное для исполнения. Допустить  исключения из закона любви - значит признать, что могут быть случаи нравственно  оправданного применения насилия. А  это невозможно. Если допустить, что  кто-то или в каких-то обстоятельствах  может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно  также это может сделать и  любой другой. Ведь все своеобразие  ситуации, из которой вытекает идея непротивления, как раз и состоит  в том, что люди не могут придти к согласию по вопросу о добре  и зле. Если мы допускаем хоть один случай "оправданного" убийства, то мы открываем их бесконечную череду. Современник Толстого известный  естествоиспытатель Эрнст Геккель, последователь Чарльза Дарвина, пытался, апеллируя к естественным законам борьбы за существование, обосновать справедливость и благотворность смертной казни, как он выражался, "неисправимых преступников и негодяев". Возражая ему, Толстой спрашивал: "Если убивать дурных полезно, то кто решит: кто вредный. Я, например, считаю, что хуже и вреднее г-на Геккеля я не знаю никого, неужели мне и людям одних со мной убеждений приговорить г-на Геккеля к повешению?". Этот аргумент против насилия, который впервые был выставлен в евангельском рассказе о женщине, подлежащей избиению, является по существу неотразимым: где тот безгрешный, кто может безошибочно судить о добре и зле и сказать нам, когда и в кого можно бросать камни?!

Эмпирически насилие  легко совершить и, к сожалению, оно постоянно совершается. Но его  нельзя оправдать. Его нельзя обосновать разумом как человеческий акт, как  христианский акт. Толстой ведет  речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его  заключение категорично - такого права не существует. Если мы принимаем общечеловеческую мораль, христианские ценности, если мы говорим, что люди равны перед богом, равны в своем нравственном достоинстве, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Каннибал в рамках своего каннибальского сознания мог обосновать насилие. Ветхий человек в рамках своего старозаветного сознания, проводящего различие между людьми своего народа и других народов, тоже мог обосновать насилие. Но современный человек, руководствующийся идеями человеколюбия, не может этого сделать. Поэтому-то Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или другим личным поводам. Оно хуже своей холодной систематичностью и претензией на оправданность, законность. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, в полном обладании человеческих качеств, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения. "Смертная казнь, - пишет Толстой в "Воспоминаниях о суде над солдатом", - как была, так и осталась для меня одним из тех людских поступков, сведения о совершении которых в действительности не разрушают во мне сознания невозможности их совершения". Л.Н.Толстой говорит по сути дела очень простую вещь: насилие несовместимо с моралью и разумом, и тот, кто желает жить по морали и разуму, тот никогда не должен совершать его. 
 
 

Заключение.

В заключении можно  сделать вывод, что смыслом жизни  по Толстому является непротивление  злу насилием. В формуле непротивления злу насилием неверно делать ударение на слове непротивление. Мы поймем мысль Толстого лучше, если сделаем акцент на слове насилием. Противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими - ненасильственными - методами. Более того, мы только тогда по настоящему и противимся насилию, когда мы отказываемся отвечать тем же. Толстой понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, апеллирует к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни, превращение врагов в друзей.