Этика Иммануила Канта

Что тут можно сказать? Приведенные тексты, как и все  кантовское учение об умозрительном  и эмпирическом характерах человека в целом, подталкивают к выводу, что человеческая свобода непосредственно действует не ежемгновенно, а один-единственный раз: при выборе или “создании” ноуменального характера. Свобода действует в течение всей жизни человека при совершении им всякого добровольного деяния, но уже не непосредственно: в качестве посредника выступает ноуменальный характер. Когда же происходит этот таинственный выбор ноуменального характера? Ведь последний имеется уже у детей. Ясно, что некорректно спрашивать, когда он происходит: ведь он относится к ноуменальному измерению, где время отсутствует. Если воспользоваться теологической терминологией, то, вероятно, он совпадает с актом творения человека Богом. Как мы видели выше, согласно Канту, Бог творит человека свободным: философ решительно отвергает возможность того, что люди суть автоматы Вокансона в руках Бога. Так что выбор осуществляется, причем реально и свободно; сам человек и только он один несет полную ответственность за него. Но какой-то странный это выбор и поистине таинственный. Во-первых, я делаю его на некоем бессознательном или “досознательном” уровне. Ведь Кант неоднократно разъясняет, что я не могу знать непосредственно, что такое мой умозрительный характер. Я могу судить о нем только по его явлению, т. е. по моему эмпирическому характеру; однако и последний не известен мне наперед, так как дан мне не априорно, а лишь апостериорно. Как в этом выборе участвует разум? Ведь выбор должен быть разумным, в противном случае, как я могу быть ответственным за такой выбор? Он же должен быть сделан в здравом уме и твердой памяти. Во-вторых, дело усугубляется тем, что этот выбор осуществляется раз навсегда и не может быть изменен. Я не могу изменить свой умозрительный характер просто потому, что для него “нет никакогопрежде или после”, поскольку время “обособлено” от вещи в себе. Но, следовательно, я не могу изменить и свой эмпирический характер, так как он не имеет никакого самостоятельного существования и “составляет лишь чувственную схему” умозрительного характера. Получается, что все мое поведение заранее задано моим единственным изначальным выбором. Можно ли в таких условиях сказать, что я свободен поступать так или иначе в каждой конкретной ситуации? Ясно, что нет. Никаких альтернатив в моем поведении не имеется: в каждой данной ситуации я с необходимостью поступаю так, как того требуют мои умозрительный и эмпирический характеры. По форме все это очень напоминает жесткую кальвинистскую концепцию предопределения, согласно которой одним людям изначально уготовано Богом спасение, а другие тоже изначально обречены Им на гибель. Как бы люди себя ни вели, как бы они ни умоляли Бога, все равно спасенные останутся спасенными, а обреченные на гибель погибнут. Согласно кальвинистам, Бог управляет миром и людьми так, что обратная связь, идущая от мира и людей к Богу, отсутствует. В кантовской философии тоже отсутствует обратная связь от феноменов к ноуменам, от мира явлений к миру вещей в себе. Может быть, тут сказалось пиетистское воспитание, полученное Кантом в семье и школе? Впрочем, сходство кантовской этики и пиетизма чисто внешнее; по существу же между ними громадное различие. Согласно кальвинизму, пиетизму и другим аналогичным конфессиям, Бог определяет, кому из людей быть спасенным, а кому погибнуть; поэтому человек по праву может возлагать всю ответственность за свою судьбу на Бога. Но Кант - философ свободы! Согласно его учению, каждый человек сам избирает свой жребий, сиречь умозрительный характер, каждый сам определяет, быть ему злым или праведным. Поэтому человеку не на кого жаловаться: он один несет ответственность за свою судьбу. Он свободен от природной необходимости, свободен он и от божьей воли. Онсвободен независимо даже от того, существует Бог или не существует. Другое дело, что свобода человека имеет у Канта такой узкий смысл и сводится к одноразовому, неизменному да еще и “предвечному” выбору своего умозрительного характера. Судя по текстам философа, он был весьма воодушевлен найденной им замечательной возможностью вырваться из когтей абсолютного детерминизма, проповедуемого как представителями галилеевской науки, так и сторонниками религиозных концепций предопределения и спинозистами. Он не придавал большого значения тому, что на почве его этического учения может произрасти тот своеобразный ноуменальный квази-детерминизм, который мы сейчас рассматриваем. Зато этот вопрос до конца продумали и везде расставили точки над “i” Шеллинг и Шопенгауэр. Наверное, можно, не покидая почвы кантовской философии, сделать так, чтобы описываемый квази-детерминизм не возникал. Кант, по-видимому, полагал, что движение и изменение могут происходить только во времени. Если так, то в ноуменальном мире, который “обособлен” от времени, все застывает, становится покоящимся и неизменным. Может быть, стоило бы рассмотреть возможность некоего “вне временного” движения и изменения в мире ноуменов? В этом нет ничего невероятного: прецеденты имеются. Взять хотя бы ортодоксальное христианское учение о вечности. В ней нет времени, и однако в ней есть движение; в ней осуществляются вневременные события, такие, например, как предвечное рождение Сына или исхождение Духа Святого. Из философов, скажем, Гегель утверждает, что на логическом этапе его абсолютная идея движется вне времени и до возникновения времени. Введение в ноуменальный мир вневременного движения позволило бы уничтожить неизменность умопостигаемого характера, обеспечило бы возможность человеку изменять его, расширив тем самым человеческую свободу и доведя ее, в конечном счете, до разумного, “юридического”, уровня, когда человек несет ответственность за конкретный здесь и теперь содеянный поступок, а не за “предвечный”, однажды сделанный выбор своего умозрительного характера. Стоило бы также ввести “обратную связь” от явлений к вещам в себе с тем, чтобы человек мог изменять свой ноуменальный характер, сообразуясь со своим жизненным опытом. Это было бы разумно, так как в противном случае кантовскую этику поджидает парадокс, состоящий в том , что коль скоро человек не в состоянии на основании своего жизненного опыта изменить свой умозрительный характер, то бессмысленно заниматься тем, чем постоянно занимаются все моралисты, в том числе и Кант, а именно настойчиво твердить людям, что надо творить добро, а не зло. Однако в кантовских текстах нигде нет даже намека ни на то, что в ноуменальном мире может происходить какое-то движение или изменение, ни на то, что явления могут оказывать какое-либо действие на вещи в себе. Говоря об умозрительном характере. Кант все время подчеркивает его постоянство и неизменность. Как видно, перед его глазами стояли примеры закоренелых злодеев, которые упорно творили зло с детства до старости, невзирая ни на какие применяемые к ним воспитательные и исправительные меры. Но существуют и иные примеры, примеры людей, претерпевших в своей жизни кардинальный перелом и превратившихся из злодеев и разбойников в добродетельных, близких к святости людей; взять хотя бы превращение Савла в Павла. Как объяснить подобные случаи с точки зрения неизменности ноуменального характера? У Канта такие случаи не рассматриваются, но оказывается, что ноуменальный квази-детерминизм объясняет их достаточно легко. Их объяснение мы находим, например, у Шеллинга. 
 

 
    Нравственный закон Канта - общечеловеческая мораль

В заключение вспомним еще  раз основной закон чистого практического  разума, сформулированный Кантом, его нравственный закон: “Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства”. Это закон практического разума, т. е. он имеет силу для всех разумных существ, в том числе и для всех людей. Значит, он имеет, по крайней мере, общечеловеческое значение, и, значит, этика Канта имеет общечеловеческое значение и нацелена как против индивидуального анархического аморализма, так и против всякого рода “групповых этик” независимо от того, какой принцип кладетсяв основу таких этик: племенной, национальный, конфессиональный, классовый или какой-нибудь еще. В “Основах метафизики нравственности” Кант пишет: “Но положим, что имеется нечто такое, существование чего само по себе обладает абсолютной ценностью, что как цель сама по себе могло бы быть основанием определенных законов; тогда в нем и только в нем могло бы заключаться основание возможного категорического императива, т. е. практическом закона. – Теперь я утверждаю: человек и вообще всякое разумное существо существует как цель само по себе, а не только как средство, для любого применения со стороны той или другой воли; во всех своих поступках, направленных как на самого себя, так и на другие разумные существа, он всегда должен рассматриваться также как цель”. Человек не должен использоваться только как средство для чего бы то ни было! Это высший принцип гуманизма. И сформулировал его Кант. Но что философ имеет в виду под словом “человек”? Ни в коем случае не отдельного индивида с его зачастую асоциальными капризами, запросами и устремлениями, такого, который вместе с главным героем “Записок из подполья” Достоевского может заявить: “Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить”. Борьба Канта с принципом себялюбия и личного счастья–это, в первую очередь, борьба против безнравственного индивидуализма. Но под словом “человек” Кант не имеет в виду также и русского, немца, славянина, арийца, иудея, христианина, аристократа, пролетария. Во всякой групповой морали первенствует понятие враги. На основе этого понятия вырабатываются специфические “доблести”, связанные с борьбой с врагами с защитой национальных, классовых и т. п. интересов и идеалов. К врагам при этом относятся даже не как к средству: их вообще исключают из разряда людей и разумных существ. “Если враг не сдается, его уничтожают”–вот кредо групповой морали. Ничего подобного мы не обнаружим в этике Канта. Для него “целью самой по себе” является не представитель той или иной группы людей, а любой человек, но не как индивидуум, а как носитель разума. Кенигсбергский философ представлял себе идеальное общество как лишенное всяческих национальных, религиозных, классовых перегородок “царство целей. В “Основах метафизики нравственности” написано: “Понятие каждого разумного существа, обязанного смотреть на себя, как на устанавливающее через все максимы своей воли всеобщие законы, чтобы с этой Точки зрения судить о самом себе и о своих поступках, приводит к другому связанному с ним очень плодотворному понятию, а именно к понятиюцарства целей”. Что оно собой представляет? “Под царством же я понимаю систематическую связь между различными разумными существами через общие им законы. А так как законы определяют цели согласно своей общезначимости, то, если отвлечься от индивидуальных различий между разумными существами, равно как и от всего содержания их частных целей, можно мыслить целое всех целей (и разумных существ как целей самих по себе, и собственных целей, которые каждое из них может ставить самому себе) в систематической связи, т. е. царство целей, которое возможно согласно вышеуказанным принципам. – В самом деле, все разумные существа подчинены закону, по которому каждое из них должно обращаться с самим собой и со всеми другими нетолько как со средством, но также как с целью самой по себе. Но отсюда возникает систематическая связь разумных существ через общие им объективные законы, т. е. царство, которое благодаря тому, что эти законы имеют в виду как раз отношение этих существ друг к другу как целей и средств, может быть названо царством целей (которое, конечно, есть лишь идеал) “. Таково идеальное общество в представлении Канта. В нем все Разумные существа, все люди, подчиняются единому нравственному закону, являющемуся в то же время основным законом практического разума. Это значит, что данный закон предписывает всем членам общества действовать так, чтобы при этом не ущемлялось достоинство ни одного из них как разумного существа. Для того чтобы обеспечить данное требование, должен быть выработан кодекс конкретных моральных норм, соответствующих общему нравственному закону и не противоречащих друг другу, таких, чтобы с их помощью любой поступок любого человека мог быть оценен на предмет того, нравственен он или нет. Предполагается, что каждый член общества добровольно налагает на свои поступки такие ограничения, которые обеспечивают ему возможность действовать так, чтобы при этом не страдало достоинство других членов общества. Такое общество, “конечно, есть лишь идеал”, и не только потому, что в реальной жизни всегда найдутся люди, действующие неразумно с точки зрения практического разума, т. е. нарушающие те или иные нравственные нормы. Оно пока–лишь идеал еще и потому (и это гораздо важнее), что в реальности ни до Канта, ни после Канта никогда не существовало общечеловеческой морали. Не существует ее и сейчас. Всегда мы имели и имеем дело с “групповыми” моральными кодексами. Не является исключением и библейский декалог. Даже такие его заповеди, как “не убий, “не кради”, “не лжесвидетельствуй, суть типичные племенные нормы. В самом деле, их необыкновенно трудно распространить на все человечество: понятно, что не следует убивать, обкрадывать и предавать соплеменников, вообще–своих, наших, но ведь совсем наоборот обстоит дело с врагами, с “чужими”. Существуют ли какие-либо конкретные исключительно общечеловеческие нравственные нормы? Я смог найти только один пример явно “антигрупповой” общечеловеческой нравственной нормы. Это евангельская заповедь: “любите врагов ваших”. Любить врагов значит по крайней мере не обманывать, не предавать и не убивать их, т. е. считать их “своими”. В парадоксальной форме тут выражена та мысль, что врагов ни у кого не должно быть, что общество должно быть единым и управляться единым моральным законом, а не быть разделенным всевозможными племенными, религиозными и прочими границами. 0 подобном едином всемирном космополитическом обществе людей как разумных существ говорит и Кант: это и есть ем “царство целей”. Осуществимо ли такое царство? Или же это одна из многочисленных утопий? Немногие верят в осуществление кантовского идеала. В частности, Сартр критикует кантовскую этику с той точки зрения, что обще человеческая мораль–это просто иллюзия. Но мне кажется, что тут Сартр не прав, а прав Кант. Его идеал в отношении возникновения общечеловеческой нравственности осуществим, и в не столь уж отдаленном будущем. За последние два века человечество сильно продвинулось вперед по (пусть негладкому) пути создания всемирных коммуникаций, глобальной экономики и общечеловеческой культуры. Есть все основания думать, что по этому пути оно пойдет и впредь с еще большей скоростью. Он приведет, в конце концов, к уничтожению государственных, национальных, классовых, религиозных и прочих антагонизмов таком рода, несмотря на отчаянное сопротивление современных нам расистов, националистов, сепаратистов и антиэкуменистов всех сортов и фасонов. Вот тогда-то и откроется та единая общечеловеческая мораль, которая ныне заслонена разноцветными ширмами многочисленных групповых этик.