Либерализм в российской теории международных отношений
Автор работы: Пользователь скрыл имя, 30 Ноября 2014 в 09:29, реферат
Краткое описание
В основе концептуальных построений российских либералов в области международных отношений (МО) лежит убеждение в том, что под влиянием стран Запада международная среда все более зримо эволюционирует из анархической в развивающееся по единым законам управляемое мировое сообщество. Последнее состоит не только из государств, но и из все более укрепляющих свои позиции (в том числе и за счет государств) негосударственных акторов — неправительственных организаций, частных финансовых и иных корпораций, сетевых структур и т.п. В стремительно меняющемся контексте МО основной целью внешней политики государств становится не отстаивание своих интересов, а сотрудничество во имя торжества универсальных ценностей, главные из которых — права и свободы человека, рыночное общество и плюралистическая демократия.
Напротив, для либералов
миропорядок — это прежде всего способ мирорегулирования [см.
напр.: Давыдов 2002б: 34]. Кроме того, важным
отличием либерального понимания миропорядка
является расширение его субъектности.
Если для реалистов речь идет в первую
очередь (а иногда и только) о межгосударственных
отношениях, то для либералов такие отношения
— лишь одно из измерений мировой политики,
иногда отнюдь не главное (другими измерениями
выступают многообразные негосударственные
участники, потоки и сети) [см.: Лебедева
2003: 28–38]. Наконец, либералы акцентируют
внимание не просто на переходности в
состоянии современного миропорядка (об
этом говорят и реалисты), а на предпосылках
прогресса в этом отношении, которые демократические
силы должны использовать на благо всего
человечества.
В то же время представители
различных течений в рамках либерализма
по-разному трактуют содержание складывающегося
в настоящее время миропорядка. «Универсалисты » считают,
что в целом международные отношения развиваются
в направлении однородно-демократического
мироустройства. Так, В. Кулагин, обращая
внимание на то, что уже в начале 1990-х годов
«впервые в истории человечества потенциал
демократических государств превысил
потенциал государств авторитарных»,
считает это свидетельством «единообразия
и одновременности основных “транснациональных”
процессов мировой политики» [Кулагин
2000: 147]. Другие же, соглашаясь в целом с
этой точкой зрения, полагают, что движение
к такому мироустройству может быть более
сложным [см. напр.: Лебедева, Мельвиль
2002: 66–75]. Близких позиций придерживаются
« глобалисты » [см.: Кувалдин
2003: 84–87] и « утописты » [см.:
Адамишин 2002] . Третьи трактуют
современное состояние и обозримый результат
МО как однополюсный мир [см., напр., выступления
И. Бунина, Е. Сабурова: Фонд «Либеральная
миссия» 2002; Шейнис 2003: 42].
В конечном счете, как
бы ни парадоксально это выглядело на
первый взгляд, последнее мнение разделяют
и часть сторонников « альтернативной многополярности »,
считающих, что нынешний миропорядок,
видимо, будет развиваться в направлении
возникновения нескольких центров притяжения
в рамках либеральной системности [см.
выступление Л. Шевцовой: Россия и Запад
2001]. Некоторые авторы представляют «альтернативную
многополярность» иначе. К примеру, для
И. Бунина альтернативный полюс концентрируется
не на уровне отдельного государства или
региона, а в обществе — в попытках антиглобалистов,
радикалов, исламистов противопоставить
себя США. В. Сергеев и Н. Загладин усматривают
формирование таких полюсов в регионализации,
хотя и понимают ее по-разному. C точки
зрения Сергеева, наилучшие перспективы
стать полюсами влияния в рамках будущего
глобального миропорядка имеют не национальные
государства или их объединения, а регионы,
являющиеся «воротами в глобальный мир»
[Сергеев 2001: 229]. Речь идет о тесно взаимодействующей
системе «небольшого числа небольших
по размеру регионов, в которых концентрируются
по существу все основные финансовые,
интеллектуальные, экономические и коммуникационные
ресурсы и через которые проходят финансовые,
товарные и миграционные потоки. Фактически,
каждые из таких “ворот” выступают в
качестве одного из центров, стягивающих
на себя коммуникационные ресурсы значительного
региона». При этом такие центры могут
не совпадать с центрами государственной
власти, становясь по сути альтернативными
центрами политического влияния в глобализирующемся
мире [Сергеев 2001: 227–228]. По мнению же Загладина,
полюсами влияния могут стать альтернативные
государствам пространства и подпространства,
формирующиеся на основе интеграции производства
и капитала транснациональных структур
[Загладин 2000: 24].
В свою очередь В. Пантин
и А. Салмин считают, что современный постбиполярный
мир нельзя однозначно определить как
однополярный или многополярный. В некоторых
ситуациях он выглядит как преимущественно
однополярный, но в большинстве случаев
проявляется как многополярный — с точки
зрения разных измерений (национальных,
транснациональных, наднациональных,
культурных, цивилизационных, темпоральных
и др.) [Пантин 2002: 79; Салмин 2001: 65].
Для « интернационалистов »
современный миропорядок характеризуется
однополярностью и силовым мирорегулированием.
Однако они утверждают, что если США могут
быть сегодня лидером (в той мере, в какой
они принимают во внимание интересы других
государств), то они не в состоянии оставаться
гегемоном. Америка не способна нести
в одиночку бремя материальных затрат
по адаптации МО к новым реалиям и, кроме
того, вынуждена считаться с интересами
великих держав — Китая, Японии, Великобритании,
Германии, Франции, Индии, отчасти России
[Давыдов 2002б: 227–228, 285].
Соответственно по-разному
трактуются тенденция и процесс мирорегулирования.
По мнению « универсалистов »
и других « однополярников »,
роль регулятора в современном мире играет
Америка, защищающая его от маргиналов
и хулиганов. « Интернационалисты »
настаивают на первостепенности регулятивной
роли международных организаций и правовых
норм. При этом отход от силового регулирования
к нормативной системе МО возможен прежде
всего в том случае, если этому будут способствовать
великие державы. Основания же для надежды
на подобный ход событий дает то обстоятельство,
что в последние годы международная политика
великих держав либерально-демократической
ориентации развивается (хотя и не без
трудностей) именно в этом направлении.
« Альтернативные многополярники »
полагают, что координация взаимодействия
негосударственных «полюсов» будет, скорее
всего, осуществляться неправительственными
организациями «с размытой ответственностью».
В их случае речь идет об альтернативе
в том числе и международному праву, поскольку
такие его субъекты, как государства, главными
признаками которых являются суверенитет
и территориальность, сегодня «отмирают».
Национальный суверенитет
и государство
Как уже отмечалось,
после распада СССР одним из объектов
международно-политологических дискуссий
в России была проблема национальных интересов,
трактовка которых касалась главным образом
внутренних аспектов, прежде всего соотношения
элементов государственности и гражданственности.
Объект современных дебатов намного шире.
Во-первых, национальные интересы анализируются
преимущественно во внешнеполитическом
аспекте. Во-вторых, в контексте и наряду
с национальными интересами все большее
внимание привлекают вопросы, связанные
с историческими судьбами государства
и его основных атрибутов.
Либералы первыми заявили
о новом отношении к проблемам национального
суверенитета и целостности государства.
Так, « универсалисты »
говорят о размывании содержания национальных
интересов, поскольку новые субъекты мировой
политики уже идут на смену государствам-нациям.
По их мнению, глобализация не оставляет
места для национальных интересов, заменяя
их интересами мирового гражданского
общества. Главным же элементом последних
становится обеспечение прав и свобод
личности, все еще подавляемых государством,
особенно в странах с авторитарными политическими
режимами. При этом некоторые из представителей
данной точки зрения настолько «разводят»
национальные и государственные интересы,
что предлагают отказаться от части вторых
в пользу достижения первых. К примеру,
они утверждают, что «политика удержания
суверенитета и территориальной целостности
в долгосрочной перспективе никаких шансов
не оставляет» [Пастухов 2000: 95–96].
О «растворении» нации-государства
говорят и теоретики «альтернативной
многополярности». По их мнению, тенденция
к ограничению суверенитета нации-государства
обусловлена развитием международных
институтов, гарантирующих гражданские
права, экспансией транснациональных
корпораций, интеграционными тенденциями
в отдельных регионах мира. Как пишет В.
Сергеев, внутри «ядра» альтернативных
центров влияния, которыми становятся
«ворота в глобальный мир», процесс «десуверенизации»
носит самоподдерживающийся характер
[Сергеев 2001: 229].
« Глобалисты »
придерживаются более осторожной позиции.
Они утверждают, что глобализация расшатывает
основы национального государства. Его
различные ипостаси — институты, общество,
нация, гражданство — начинают жить своей
жизнью, освобождаясь от жесткой привязки
друг к другу [см.: Кувалдин 2003: 83].
В свою очередь « интернационалисты » считают,
что суть обсуждаемой проблемы в другом:
«противоречивость процесса глобализации
состоит в том, что по самой своей сути
он требует наднационального управления
глобальными процессами, но мир еще не
готов к этому и пытается втиснуть эти
процессы в традиционные национально-государственные
рамки» [Давыдов 2002б: 28]. Как подчеркивает
Ю. Давыдов, все решения, затрагивающие
характер взаимодействия на международной
арене, продолжают приниматься национальными
государствами, даже если это происходит
в рамках международных институтов, и
даже ЕС на нынешнем этапе пытается создать
федерацию государств, а не сверхгосударство
[Давыдов 2002б: 10–11, 35].
В качестве доказательства
«отмирания суверенитета» многие ссылаются
на опыт европейской интеграции, на расширение
функций и увеличение полномочий органов
ЕС. Признанный специалист в этой области
Ю. Борко пишет в этой связи: «Обычно подобные
факты квалифицируются экспертами как
свидетельство выхолащивания или даже
отмирания национального суверенитета.
В какой-то степени так оно и есть. Но это
лишь одна сторона наблюдаемого процесса.
А другая — в том, что государство передает
на наднациональный уровень лишь те функции
и полномочия, которые оно не в состоянии
эффективно реализовать. Нация-государство
не отказывается от своих суверенных прав
— оно лишь изменило подход к их осуществлению…
Столкнувшись с дилеммой — охранять свои
суверенные права, не имея возможности
их реализовать, или передать на уровень
регионального союза, который сможет распорядиться
ими более эффективно, — западноевропейские
страны, вставшие на путь интеграции, выбрали
второе. С формальной точки зрения государство
как таковое утратило часть суверенитета,
а фактически — выиграло функционально»
[Борко 1999: 70] . Возражая против
тезиса об «отмирании государства», Борко
указывает на постоянный рост их количества
и существенное расширение функций. По
его мнению, данный тезис — не более чем
миф, реальная же проблема заключается в
адаптации государства к изменившимся
условиям существования. Одним из важных
условий такой адаптации он считает постоянное
и широкое межгосударственное сотрудничество
[Борко 1999: 67–68]. Подобная позиция высказывалась
также О. Вьюгиным, И. Клямкиным и А. Салминым
[см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002] .
Внешнеполитический
выбор России
Позиции представителей
различных либеральных течений сказываются
и на их взглядах относительно внешнеполитического
выбора России. Общее мнение отечественных
либералов по этому поводу выразил И. Потоцкий:
Россия должна смириться со своим нынешним
статусом, оставить великодержавные иллюзии
и принять некоторые ограничения, связанные
с несамостоятельностью ее позиционирования.
Если же Россия не будет проводить политику
стратегического сближения с НАТО, ЕС
и Западом в целом, ориентироваться на
западные и евро-атлантические ценности,
ей грозит неизбежная маргинализация
[см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002]. При
этом, если на первом этапе либералы видели
в качестве российского партнера в первую
очередь США, то теперь большинство выступает
за сотрудничество прежде всего с Западной
Европой. Некоторые, однако, считают, что
выбора между Европой и Америкой попросту
не существует, а «существует лишь выбор
между ориентацией на Запад в целом и тупиковым
“прагматизмом” той политики, которая
проводилась до 11 сентября» [см. выступление
И. Клямкина: Фонд «Либеральная миссия»
2002]. Подобный выбор облегчается тем, что
«Россия — страна иудео-христианской,
европейской цивилизации, хотя и особого,
в силу исторических обстоятельств, ее
ответвления» [Шейнис 2003: 34]. Правда, здесь
уже есть некоторые разногласия: часть
либеральных исследователей предпочитает
говорить только о христианстве, а многие
из них ограничиваются указанием на географическую,
историческую и культурно-цивилизационную
принадлежность России к Европе. В ответ
некоторые « интернационалисты »
указывают, что большая часть российской
территории находится все-таки за Уралом,
где проживает значительное количество
населения. Поэтому, если « универсалисты »,
провозглашая проевропейский выбор России,
настаивают на отказе от ее самопредставления
как Евразии и предлагают дистанцироваться
во внешней политике от азиатских государств,
то « интернационалисты »,
напротив, выступают за многовекторную
политику.
Фактически представители
всех внутрилиберальных течений, кроме
« интернационалистов »
и « утопистов », полагают,
что сближение с КНР невыгодно и даже опасно
для России. Свою позицию они мотивируют
следующим образом. Во-первых, учитывая
многократно превосходящий экономический
и демографический потенциал Китая, Россия
способна выступать в отношениях с ним
лишь в роли младшего партнера. Во-вторых,
подобное сотрудничество, которое к тому
же сопровождается сотрудничеством со
«странами-изгоями», может быть расценено
Соединенными Штатами как направленное
на противостояние с Америкой и Западом
в целом. Самостоятельную же внешнюю политику
на мировой арене Россия не в состоянии
проводить, поскольку для этого у нее нет
ресурсов.
Поэтому главной стратегией
России должны стать дистанцирование
от стран Азии и скорейшая интеграция
во все западные политические структуры.
Кроме того, она должна предлагать Западу
сотрудничество в военной области и в
области совместной безопасности (например,
совместная ПРО). Иначе говоря, если уж
выступать в роли младшего партнера, то
роль «старшего» следует отдать наиболее
развитым странам Запада, точнее, Евро-Атлантического
сообщества.
Проблема, однако, заключается
в том, что Запад неохотно идет на сотрудничество
с Россией. В этой связи встает вопрос,
на какой основе наша страна должна строить
свое стратегическое партнерство с Западом?
Поскольку для многих либералов — « универсалистов », теоретиков
« альтернативной многополярности »
и части « глобалистов »
суверенитет и территориальность — не
более чем «священные коровы» [Шейнис
2003: 40], постольку ответ прост: для вхождения
в западную систему координат Россия должна
поступиться суверенитетом. Так, например,
Е. Ясин полагает, что нам следует постепенно
уступать свой суверенитет транснациональным
корпорациям и международным организациям
[см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002]. Л.
Шевцова предлагает подумать над тем,
чтобы отдать Курилы Японии, получив взамен
кредиты для освоения Сибири, а на территории
Калининграда создать свободную зону
с особым правовым климатом и предложить
ее в качестве зоны сотрудничества России,
Германии и Скандинавии [см. выступление
Шевцовой: Россия и Запад 2001]. По существу
ту же мысль проводит и В. Сергеев, утверждающий,
что в некоторых случаях у регионов, являющихся
«воротами в глобальный мир», может появиться
желание приобрести атрибуты государственности
[Сергеев 2001: 230].
Другие представители
«универсализма» не разделяют эту точку
зрения. И. Клямкин отмечает, что передача
части суверенитета международным организациям
сегодня имеет место только в Европе, подключение
же к этому процессу России невозможно
в силу отсутствия у нее современного
типа государственности, что является
серьезным препятствием на пути интеграции
страны в западные институты. В свою очередь
О. Вьюгин считает, что подобный путь никак
не противоречит логике укрепления государства
[см. выступления Клямкина и Вьюгина: Фонд
«Либеральная миссия» 2002].
Внешнюю политику современной
России, особенно с учетом шагов, предпринятых
В. Путиным после 11 сентября 2001 г . , отечественные
либералы в целом одобряют. Вместе с тем
они считают ее недостаточно последовательной,
критикуя за сотрудничество со «странами-изгоями»,
за сохраняемую в ее лексиконе терминологию
великодержавности и многополюсности,
за стремление вести самостоятельную
игру в АТР и попытки играть на противоречиях
между США и ЕС. Однако главный предмет
либеральной критики — это разрыв между
внутренней и внешней политикой нынешнего
российского руководства. По всей вероятности,
общее мнение отечественных либералов
по этому поводу выразил В. Шейнис: «Разрыв
между внешнеполитическим курсом на интеграцию
страны в сообщество демократических
государств и внутриполитическими процессами
налицо. Развернувшееся строительство
“управляемой демократии”… ставит под
удар и главные национальные интересы
и место нашей страны в мире» [Шейнис 2003:
46].