Экономические циклы

Во-вторых, эти модели предполагают, что домохозяйства ведут себя оптимально со своей точки зрения, то есть, их потребление зависит  от того, какой доход они ожидают  получить в течение всей своей  жизни. Они не будут тратить все, что заработали в этом году, если нерассчитывают получить столько же в следующем. Аналогично, если они  рассчитывают на рост доходов в будущем, то они будут жить в долг, потребляя  больше своего текущего дохода. Таким  образом, они ведут себя согласно гипотезе постоянного дохода (или  жизненного цикла), простейший случай которой описан, например, в классических работах Милтона Фридмана. Хотя такую  рациональность поведения домохозяйств отстаивать уже труднее, тем не менее, многие доводы поддерживают такую гипотезу. В конце концов, в развитых странах  люди сберегают себе на старость, в  то время как молодые люди, особенно студенты, зачастую живут практически  в долг. С другой стороны –  вывоз капитала из России во время  высоких цен на нефть можно  интерпретировать как сбережения на будущее, на случай если цены на нефть  упадут. Многочисленные формальные эмпирические исследования обеспечили поддержку  гипотезе постоянного дохода, хотя только и отчасти.

Кидланд и Прескотт написали целую серию научных статей, показывающие динамические модели (в отличие от статических кейнсианских моделей), основанные на этих предположениях. Они  показали, какое стоит ожидать  поведение всех основных макроэкономических переменных, таких как внутренний валовой продукт, инвестиции, потребление  и сбережения, экспорт и импорт, в зависимости от технологических  изменений в производительности труда, изменений внешней конъюнктуры. Авторы также проделали огромный труд, сравнивая полученные в своих  моделях результаты с эмпирически  наблюдаемым поведением экономики, то есть, степени колебаний разных переменных и их корреляции. Они  продемонстрировали, что результаты их моделей в общем и целом  соответствуют наблюдаемым закономерностям. Один из основных выводов заключался в том, что большая часть колебаний  ВВП в развитых странах соответствуют  по своему размеру предсказанным  в равновесных моделях-то есть, нет  необходимости вводить в модели отклонения от рыночного равновесия, как делал Кейнс, и соответственно, нет нужды в проведении какой-либо стабилизационной политики со стороны  государства.

Во-вторых, они объяснили, почему наблюдаемое в реальной жизни  потребление колеблется меньше, чем  выпуск, а инвестиции – больше. По их теории это происходит в результате оптимальных действий домохозяйств и инвесторов. Цепочка рассуждений  выглядит так. Предположим, в России произошло улучшение внешней  конъюнктуры, то есть, выросли мировые  цены на нефть, но при этом все ожидают, что это изменение цен –  временное. Потребители, понимая, что  доходы не будут высокими всегда, сберегают  значительную часть на будущее, и  тратят только незначительную часть  от этих «дополнительных» доходов. То есть, они пытаются каждый год тратить  на потребление более-менее постоянное количество денег независимо от текущего дохода, то есть, «сглаживать» потребление. Производители, с другой стороны, понимают, что временно их прибыли будут  больше, в связи с улучшенной мировой конъюнктурой, и для получения этих прибылей они резко увеличивают инвестиции, расширяя свои производственные мощности. То есть, инвесторы сильно реагируют на любое изменение в ожиданиях о будущих прибылях. Таким образом, сильные колебания в инвестициях, которые Кейнс приписал «животным инстинктам» и счел источником делового цикла, Кидланд и Прескотт смогли объяснить как равновесное явление. Можно утверждать, что именно это и происходило в России до недавнего времени – высокие цены на нефть и рост производительности труда приводили к инвестиционному буму, а потребительский бум происходил во многом в секторе товаров длительного пользования (бытовая техника, электроника), покупку которых логично также счесть инвестициями, так как эти товары покупаются для использования в долгосрочной перспективе, а не дляполучения сиюминутной полезности. В полном соответствии с прогнозами равновесных моделей Кидланда-Прескотта, инвестиции демонстрируют более активную динамику, чем общий выпуск и потребление.

Но, может быть, главное, что  привнесли в науку нобелевские  лауреаты 2004 года – они разработали  методологию анализа динамических стохастических моделей общего равновесия с рациональными ожиданиями агентов. Таким образом, они объединили многие разработки ученых до 1980-х годов в единую систему. Эта система остается базисом для большинства современных моделей и преподается во всех ведущих аспирантурах мира, даже теми профессорами, которые не являются сторонниками данных теорий.

Своим названием теория реальных деловых циклов обязана тому, что  основным источником экономических  колебаний (периодов быстрого и медленного роста, равно как и рецессий) должны быть изменения производительности труда или других «реальных» факторов, таких, например, как международные  цены на нефть. Именно неравномерные  изменения в этих переменных, с  точки зрения авторов, ведут к  неровному росту экономики. В  остальном же экономика находится  в устойчивом равновесии, то есть любые  отклонения от равновесия (такие как  безработица) экономика вылечивает сама, используя рыночные механизмы, если, конечно, ей не мешать. Такой вывод  идет в разрез с традиционным кейнсианским подходом, который всегда приписывал краткосрочные колебания экономики  изменчивому спросу, движимому необъяснимыми  животными инстинктами. Соответственно, практические рекомендации для властей  у Кидланда и Прескотта тоже заключаются  в минимальном вмешательстве  в экономику, из-за чего их и назвали  «новыми классиками».

Хотя вклад нобелевских  лауреатов 2004 года в экономическую  науку ни у кого не вызывает сомнения, согласия в стан макроэкономистов их исследования не принесли. Наоборот, макроэкономика разделилась на два лагеря, и Кидланд  и Прескотт занимают главенствующие роли только в одном из них. В противовес «пресноводникам» из Миннесоты и  Чикаго появились «солоноводники», работающие в США на побережьях Атлантического и Тихого океанов в традиционных университетах, главным образом, в  Гарварде, Стэнфорде, Массачусетском технологическом  институте.

Образно говоря, слухи о  смерти кейнсианской теории оказались  несколько преувеличенными. После  десятилетия поражений стали  восстанавливаться основные идеи Кейнса, но уже облаченные в новый вид, то есть, эти идеи появлялись в моделях, основанных на оптимальном поведении  экономических агентов и рациональных ожиданиях. Тем не менее, в этих же моделях остаются основные кейнсианские постулаты: экономика не находится  в равновесии в каждый момент времени, и ею движет спрос, а не производительность труда.

Новые кейнсианцы объясняют  неравновесия в экономике тем, что  цены, особенно в низкоинфляционных  странах, долго подстраиваются к  равновесному уровню. То есть производитель  назначает цену на свой товар, работодатель – зарплату своим работникам, а  затем эти цены и зарплаты долго  остаются неизменными, даже хотя спрос  в экономике меняется. Действительно, видели ли Вы когда-нибудь, чтобы ресторан повысил цены, если в него вдруг  придет необычно много посетителей? Даже если много посетителей будетприходить систематически, ресторан будет некоторое  время держать цены, например, чтобы  сохранять лояльность своим постоянным посетителям, либо чтобы не проиграть  конкуренцию другим ресторанам. Таким  образом, он будет просто удовлетворять  спрос по текущим ценам, и весь выпуск в экономике будет определяться совокупным спросом на все товары.

Новые кейнсианцы отстаивают свою точку, исходя как минимум из чисто зрительного наблюдения, что  цены, а тем более зарплаты, меняются редко – согласно некоторым исследованиям, в США цена среднего потребительского товара меняется примерно раз в год[4]. Многие цены зафиксированы в каталогах или долгосрочных контрактах, и не могут считаться равновесными в каждый момент времени. Тарифы «естественных монополий» в России вообще зафиксированы государством и меняются от силы пару раз в год – в следствие этого, например, грузовые перевозки резко подешевели относительно остальных товаров сразу после кризиса 1998-го года.

Кроме того, кейнсианцы настаивают, что равновесные теории Кидланда и Прескотта не могут объяснить  Великую депрессию, а как однажды  сказал профессор Принстонского  университета Бен Бернанке, теория деловых циклов, которая может  объяснить только небольшие спады, но не Великую депрессию, это все  равно что теория землетрясений, которая может объяснить только незначительные колебания земли. Согласно же теориям Кидланда-Прескотта, Великую  депрессию должен был вызвать  технический регресс, во что поверить трудно. В то же время, все больший  объем эмпирических данных[5] говорит в пользу того, что Великая депрессия стала результатом масштабного сокращения денежной массы, то есть, падением спроса, как утверждал еще Милтон Фридман.

Более современный пример расхождения взглядов этих двух школ – технологический бум 1990-х годов. Согласно теории деловых циклов, прорывы  в области информационных технологий должны были привести к увеличению производительности труда, что стимулировало  бы работодателей нанимать больше работников. Во всяком случае в США именно это  и произошло – в 1990-е годы мы наблюдали бурный рост экономики  и увеличение занятости. Однако согласно новой кейнсианской теории, ВВП страны в краткосрочной перспективе определяется спросом, и без расширения спроса технологический прорыв должен привести к сокращению, а не увеличению занятости – меньше работников теперь надо для того, чтобы удовлетворить все тот же спрос. Поэтому кейнсианцы считают, что сокращения спроса не последовало только потому, что Федеральная резервная система США параллельно расширила денежную массу, что и стимулировало дополнительный спрос[6]. Таким образом, новые кейнсианцы, в отличие от классиков, до сих пор отводят определенную роль государству – теперь эта роль отводится главным образом денежно-кредитной политике для сглаживания краткосрочных колебаний.

Другой источник неравновесия в кейнсианских моделях – ограниченный доступ к информации. За исследования в этой области нобелевские премии получили экономисты Джозеф Стиглиц, Джордж Акерлоф и Майкл Спенс. В том  числе, они показали, что если качество работы подчиненного ненаблюдаемо, то работодатель будет завышать емузарплату, чтобы работнику было что терять, если его уличат в отлынивании  от работы. В результате, завышенные зарплаты приведут к неспособности  экономики нанять всех желающих работать, в результате чего на рынке будет  хронически высокая безработица  выше «естественного» уровня. По той  же логике существуют кредитные ограничения, актуальные, в том числе, для сегодняшней  России – банкам трудно различить  настоящую рискованность бизнес-проектов, и соответственно, даже при большом  спросе на займы, они не будут весь этот спрос удовлетворять. Например, в первой половине 2004-го года российские банки держали огромное количество средств на корреспондентских счетах в ЦБ, отказываясь вкладывать их в какие-либо бизнес-проекты. Аналогично, коллапс банковской системы и  отказы в кредитования реального  сектора считаются многими экономистами как важный механизм развития Великой  депрессии в США и Европе.

3. Эмпирический  анализ современных циклов 

3.1 Особенности  современных экономических циклов

После Второй мировой войны  в механизме циклических колебаний  конъюнктуры произошли существенные изменения. В период послевоенной относительной  замкнутости национальных экономик, когда государства-победители на некоторое  время разорвали хозяйственные  связи с побежденными государствами, в мире проявилась некая асинхронность  циклов. В то время как одни страны, экономику которых война затронула  мало, закономерно втягивались в  кризисную фазу, другие – нуждавшиеся  в восстановлении разрушенного хозяйства  вошли в период многолетнего экономического подъема. Такая асинхронность позволяла  в течение примерно двух десятилетий  крупным частным фирмам маневрировать  своими производственными ресурсами  между странами (постепенно «размывая» искусственно возведенные политиками межгосударственные перегородки), что  в свою очередь способствовало сглаживанию циклических спадов и подъемов в рамках всемирного хозяйства – и последующему восстановлению синхронности циклических колебаний. Синхронность колебаний конъюнктуры начала восстанавливаться в период мирового кризиса 1973–1975 гг. В настоящее время в большинстве стран сформировалась так называемая открытая экономика, в которой валютные курсы формируются достаточно свободно – своими отклонениями от тренда оперативно реагируя на перемены в общехозяйственной конъюнктуре, – а доля экспорта и импорта в их ВВП неуклонно растет. В такой обстановке трудно всерьез рассчитывать на возможность сколько-нибудь заметного отрыва национальной динамики от закономерностей колебательного движения мирового хозяйства. Этому в немалой степени способствует деятельность созданной в 1995 г. ВТО, которая, объединяя более 150 стран, преследует цель всемерной либерализации международной торговли и обеспечения справедливых условий конкуренции на мировом рынке. Хотя, конечно, и в настоящее время синхронизация циклических колебаний является все же относительной. Так, в США начался подъем в 1990–1991 гг., и то время как в японской экономике обозначились серьезные трудности. Темпы инфляции в различных странах ЕС в январе 2005 г. заметно различались: от 6,7% в Латвии, 4,2% в Греции и Эстонии до минус 0,2% в Финляндии.

В последние десятилетия  происходило общее сокращение амплитуды  колебаний объема ВНП, причем средняя  высота подъемов сокращалась в значительно  меньшей степени, нежели глубина  спадов. К тому же продолжительность  фазы спада постепенно стала намного  меньше временной протяженности  фазы подъема. Снижение национального  продукта, подобное тому, которое случилось  в США в 1929–1933 гг., когда ВВП уменьшился на 30%, а безработица достигла уровня 24,9%, сегодня маловероятно. Так, наивысший уровень безработицы в послевоенный период был достигнут в этой стране в 1982 г., когда она приблизилась к отметке 11%. Конечно, опасность кризисов перепроизводства сохраняется и в настоящее время. Однако она становится реальностью прежде всего в тех странах, где рыночное хозяйство находится в стадии становления. В развитой же рыночной экономике, которая несет в себе больше управляемости, чем стихийности, данную угрозу научились парировать[7]. Для этого требуется:

■ отлаженная система маркетинга, опирающегося на сбор информации о  состоянии и тенденциях изменения  спроса на продукцию фирм и прогнозирование  его динамики в будущем, а также  на всемерное стимулирование сбыта;

■ долгосрочное стратегическое планирование хозяйственной деятельности предприятий;

■ повышение качества опирающегося на достоверные прогнозы государственного регулирования конъюнктуры. В результате ошибки правительства уже едва ли могут быть столь чудовищными, как  это случилось, например, в разгар Великой депрессии в США, когда  власти предпринимали настойчивые  попытки повысить налоги, сократить  правительственные расходы и сжать денежную массу, – хотя с позиций сегодняшнего дня большинство экономистов признают целесообразность как раз обратных действий государства;

■ развертывание новейших информационных технологий (в США  в них вкладывается до 40% всех инвестиций в основной капитал), позволяющих  предугадывать вероятные изменения  спроса, предложения, цен, процентных ставок, курсов акций и т.п. В результате этого признак свободного рынка  – абсолютная полнота информации – становится все менее абстрактным;

■ повсеместный переход  на длительные контракты между поставщиками и потребителями. Интенсивно формируется  так называемая контрактная, организованная экономика (а не просто рыночная). Главный  принцип современного рынка состоит  в том, что потенциальный производитель  сначала находит покупателя продукции, которую он в принципе может произвести, и лишь затем запускает производственный процесс. Подобная схема диаметрально противоположна рынку-ярмарке, где  вначале производится товар, и лишь после этого начинается поиск  его покупателя. Контракт, опирающийся  на взаимные обязательства сторон, радикально изменяет содержание рыночных отношений. Их участники заранее  оговаривают и облекают в форму  контракта вопросы качества, цены, сроков поставки и т.п. В подобных условиях практически исчезает риск произвести продукцию и не продать  ее, хотя на смену ему приходит риск иного рода – не найти заказчика. В связи с этим перепроизводству товаров приходит на смену переизбыток  капитала и, как результат, хроническая  недогрузка мощностей;

■ увеличение доли сферы  услуг в структуре ВВП (в развитых странах – 60–80%). В отличие от материальных благ услуги (врачей, программистов, банковских служащих и т.п.) невозможно перепроизвести, поскольку многие из них лишены материальной формы существования  и процессы их производства и потребления  неразделимы во времени.