Евразийская концепция русской истории

Евразийская концепция  русской истории

П.Н. Савицкий

Евразийство есть идейное движение, возникшее около 1921 года в среде тогдашнего младшего поколения русской интеллигенции. Оно стремится подвергнуть пересмотру основные представления относительно хода русского исторического развития. Евразийство породило значительную историческую литературу, но и встретило многочисленные возражения со стороны старшего поколения русских историков. В исторической области оно сосредоточивает свое внимание на объяснении возникновения Российской империи XVIII-XX веков и сменившего ее Союза советских республик.

Какие стороны исторического  прошлого подготовили возникновение  каждого из этих явлений? Каковы исторические традиции, которые в них воплощены? С целью ответить на эти вопросы  евразийцы высказываются за решительное  расширение тех рамок, в которых  трактуются проблемы русской истории. Они считают необходимым русскую  историю расширить до рамок истории  Евразии как особого исторического  и географического мира, простирающегося  от границ Польши до Великой китайской  стены. Евразийцы уделили исключительно большое внимание определению географических особенностей этого мира - срединного мира старого материка - в их отличие от географической природы его западных (Европа) и южных (Азия) окраин" Наиболее бросающейся в глаза чертой в характеристике этого мира является флагоподобное, т. е. на манер полос в горизонтально подразделенном флаге, расположение в нем основных почвенно-ботанических и климатологических зон...

В пределах этого мира испокон  веков существовала тенденция к  культурной и политической унификации. История Евразии в значительной мере есть история этих тенденций. Наличие  их весьма характерно отличает историю  Евразии от истории Европы и Азии, гораздо более раздробленных  в политическом и культурном смысле. Названные тенденции сказываются  уже в пределах медного и бронзового века, в течение которых вся  евразийская степная зона, от причерноморских  степей до восточно-сибирских, была занята культурами "скорченных и окрашенных костяков" (названных так по типу погребений). Уже тогда резко обозначилась специфическая связь между культурами евразийской степной и лежащей к северу от нее евразийской лесной зоны, тесная связь, весьма отличительная для названных выше тенденций к унификации. В более позднюю эпоху, уже в пределах железного века, основными фактами истории Евразии было существование скифской и гуннской держав - с теми эпизодами, которые их окружают и отделяют друг от друга...

Дальнейшим большим фактом общеевразийской истории было образование и расширение Монгольской империи. В промежутках между "гуннской" и "монгольской" эпохами евразийской истории упомянутые выше унификационные тенденции запечатлены в истории авар, турок и т. д. На основе детального рассмотрения названных выше фактов евразийцы приходят к заключению, что в течение первых тысячелетий известной нам истории Евразии русское (восточнославянское) племя стояло в стороне от большого русла евразийской истории, хотя основные события ее и отзывались на нем непосредственно. Так называемая Киевская Русь возникла на западной окраине Евразии в эпоху временного ослабления общеевразийских объединительных тенденций. Однако почва, на которой она развивалась, была в значительной степени той же почвой, на которой в свое время росли и действовали скифская и гуннская державы. На это, ранее евразийцев, указал М. И. Ростовцев. Монгольским завоеванием Русь была втянута в общий ход евразийских событий, в дальнейшем выяснилось, что северо-восточная ее часть, в лице Руси Московской, способна к выявлению такой силы и духовного напряжения, которые делают ее наследницей монголов и позволяют этому оседлому народу принять на себя общеевразийскую объединительную роль, которую до сих пор выполняли, в пределах нашего видения, исключительно степные, кочевые народы. Вместе с ослаблением Золотой Орды произошло, по выражению Н. С. Трубецкого, "перенесение ханской ставки в Москву". Скифский, гуннский и монгольский периоды общеевразийской истории были продолжены периодом русским. Сказанное позволяет наметить те исторические преемства, наличие которых способствовало возникновению русского государства в его очертаниях XVI-XX веков. По мнению евразийцев, прослеживание этого преемства в его скифском, гуннском, монгольском этапах и промежуточных звеньях имеет для русского историка не меньшее значение, чем изучение собственно русской истории, Эта последняя до XV века была историей одного из провинциальных углов евразийского мира (и только после XV века стала играть общеевразийскую роль). Указанная концепция евразийской истории с наибольшей полнотой выражена в "Начертаниях русской истории" Г. В. Вернадским.

Итак, по мнению евразийцев, русское государство XVI-XX веков является в большей мере продолжением скифской, гуннской и монгольской державы, чем государственных форм дотатарской Руси (что, конечно, не исключает передачу других важнейших элементов культурной традиции именно этой последней). Только что приведенное заключение с особой силой подтверждено наблюдениями из области социальной истории. Тот строй, в котором все классы общества являются "служилыми", несут "тягло", где не существует настоящей частной собственности на землю и где значение каждой социальной группы определяется ее отношением к государству, - этот строй глубоко коренится в историческом укладе кочевых держав. Он был воспринят Московской Русью и дал ей огромную политическую силу. Только неполно и частично отошла от него в сторону европейских образцов императорская Россия...

Возрождение "тягловых" и "служилых" начал наблюдается  в современном политическом и  социальном режиме СССР. Из этого же источника идут и принципы этатизма, огромная роль государства (государя) в хозяйстве, столь отличительные  для русской истории последних  лет, и т. д.

Иными словами, поставление в один ряд кочевых держав прошлого и русского государства позволяет целый ряд традиций в евразийской государственной жизни, которые вне такого сопоставления ускользали бы от взора исследователя. То, что объединяет историю этих держав с историей России, есть месторазвитие. Устанавливая связь исторических факторов с географическими (которая отнюдь не сводится, однако, к односторонней зависимости первых от вторых), евразийцы являются обоснователями в русской науке геополитического подхода к русской истории. На это указал несколько лет тому назад евразийский государствовед Н. Н. Алексеев...

В области собственно культурной для евразийской концепции особенно существенны два обстоятельства: 1) подчеркивание, что уже с XV века Россия была не национальным, но многонациональным  государством. Для XVI века евразийцы  придают особое значение татарским  служилым элементам, которые, по их мнению, являлись подлинными созидателями военной  мощи Московского государства того времени. С большим вниманием  они прослеживают те мотивы политического  уклада русского государства, по которым  отдельным частям нерусского населения  обеспечивались его национальные и  вероисповедные права; 2) утверждение, что связи с Азией не менее  существенны в русской истории, чем связи с Европой. Выставление  этого тезиса подразумевает пересмотр  истории русских внешних сношений в духе большего, чем это практиковалось до сих пор, выпячивания роли Востока. В этом отношении евразийцы имеют такого предшественника, как известный, ныне покойный, русский востоковед Б. Б. Бартольд, много потрудившийся над таким пересмотром.

Русские среди  народов Евразии

(методологическое  введение в проблему)

П.Н. Савицкий

От своего первоначального  местожительства восточное славянство мигрировало, по преимуществу, в северо-восточном  и восточном направлении. Это  общее направление движения имело  два основных следствия: 1) восточные  славяне заняли месторазвитие, существенно отличающееся от месторазвитий западных и южных славян; 2) они соприкоснулись с народами финно - угорского, турецкого, монгольского и манчжурского корня (а также с палеоазиатами), с которыми остальные славяне или имели сравнительно мало соприкосновений, или не соприкасались вовсе. Это не могло не наложить отпечатка как на общекультурный облик восточных славян, так, специально, на восточно - славянскую этнографию, а также на антропологию. Задача заключается в том, чтобы определить, в какой мере отдельные своеобразные (в отношении остального славянства) особенности русского племени определились его восточными связями и в какой мере существуют различия в этом отношении между отдельными его ветвями (великороссы, украинцы и белорусы). Основной материал, который должен быть привлечен в этом исследовании, сводится к следующему: 1) к материалу дославянской археологии тех стран, которые впоследствии были заняты восточными славянами - в частности, длинного ряда кочевых культур, бытовавших на территории нынешней Украины, финских культур Доуральской России, "металлургических" культур Алтая и Саян и т.д. Культура нарастает в месторазвитие и потому передается в известной степени позднейшим насельникам страны. Задача заключается в том, чтобы точно определить степень и форму этой передачи: 2) к историческим известиям о взаимодействиях восточного славянства с перечисленными выше восточными народами. Огромное содействие может оказать здесь возникающая наука истории Евразии (см. новую книгу Г.В. Вернадского "Опыт истории Евразии"). Вопрос естественным образом членится на три основных части: а) взаимодействие русского народа с народами степной зоны. В последние века к нему присоединилась проблема о взаимодействии русских с народами "травянистой пустыни". В связи со стихийным проникновением русской демографической массы в Туркестан ("Среднюю Азию"), этот последний оттенок вопроса приобретает в настоящее время особо актуальный характер; б) такое же взаимодействие с народами евразийской лесной зоны. Поскольку здесь нужно начинать со взаимодействия с карелами на западном ее пределе и кончать взаимодействием с туземцами Камчатки и Сахалина, вопрос при обретает особую сложность, еще увеличиваемую отсутствием общих сводок. Однако, без освещения его не уяснимы очень многие стороны великорусской этнографии и фольклора (для соответствующего украинского материала преобладающее значение имеют изучения, упомянутые под пунктом а); в) такое же взаимодействие с народом евразийской тундровой зоны. С полной резкостью должен быть поставлен вопрос о "славянах тундры". Обильные материалы по изучению наиболее простых северных поселений как Доуральской, так и Зауральской России облегчает ответ на этот вопрос. Едва ли может быть найден более яркий пример теснейшего слияния среды и окружающей ее географической обстановки, чем тот, который дают в этом отношении "славяне тундры". Совершенно очевидно, что многие из подразумеваемых здесь проблем являются специфической принадлежностью русского мира и не распространяются на остальное славянство; 3) к материалам чисто этнографического характера, сводящимся к установлению целого ряда "этнографических союзов". Это последнее понятие должно быть построено по образу и подобию "языкового союза". Оно охватывает "черты специального сходства", обусловленные "не общим происхождением, а только продолжительным соседством и параллельным развитием". Взаимодействие восточного славянства с другими на родами Евразии дает богатейшую почву для возникновения "этнографических союзов". Важно зарегистрировать и изучить их.

Не подлежит сомнению, что  славянство в своем историческом и культурном развитии принадлежит  не одному, а двум географическим и  культурно - историческим мирам: с одной  стороны - миру Европы, с другой - лежащему к востоку от него миру Евразии (Eurasio sensu stricto) - области трехполосного "флагоподобного" расположения зон: степно - пустынной, лесной и тундровой. Важно установить, как проходят - по отдельным признакам - границы между евразийским и европейским славянством. Специфическая область пролегания этих границ есть черноморско - балтийское междуморье. Об этом свидетельствует проработка указанным выше материалов.

Основы геополитики  России [+1]

П.Н. Савицкий

1. Спинной хребет России-Евразии

Важнейшею осью, около которой  вращалась историческая жизнь "русского мира" или, иначе, географической среды, занятой в настоящее время  русским народом и государством, на всем протяжении обозримой для  нас истории являлась граница  между степной и лесной зонами. Невозможно преувеличить значение этого факта. Именно взаимодействием исторических формаций степной зоны, с одной стороны, и лесной, с другой, определяется очень многое в политических, культурных, экономических судьбах России. Как известно, Г.В. Вернадский в своем "Начертании русской истории" (Прага, 1927) всю периодизацию ее построил на этом взаимодействии. В таком порядке в его изложении вырисовывается первый период "попыток объединения леса и степи" (до 972 г.), периоды "борьбы леса и степи" (972 - 1233), "победы степи над лесом" (1233 - 1452), "победы леса над степью" (1452 - 1696) и, наконец, нового "объединения" леса и степи (1696 - 1917) [+2].

Здесь возникает возможность  всю русскую историю трактовать как систему, основанную на смене  различных форм взаимоотношений  между теми идеологическими, государственными и хозяйственными образованьями, которые  возникли в каждой из этих двух крупнейших евразийских зон. Такая тенденция  отнюдь не преуменьшает значения творчества, которое проявлялось исселением каждой из них по части использования средств и возможностей лесного и степного месторазвития. В то же самое время концепция эта открывает путь к установлению небывало тесных связей между историческими и географическими началами, определявшими и определяющими собой прошлое, настоящее и будущее русского народа. Это сказывается, в частности, в вопросе о значении рубежа между лесной и степной зоной как одновременно географического и исторического станового хребта Евразии. В своей работе "Географические особенности России" (Прага, 1927) значение это мы пытались выразить в следующих словах: "Как бы ни было велико значение подзоны мощного чернозема как оси симметрии в распределении целого ряда явлений, осью более общего значения является граница между черноземной (степною) и нечерноземной (лесною) зоной. Именно отсюда расходятся волны распространения степных явлений на север и лесных - на юг (причем в ряде случаев один и тот же фактор, напр., песчаный или каменистый субстрат, к северу от названной границы приносит степные явления в лесную зону, к югу от нее - продвигает лесные явления вглубь степи. В этих случаях названная граница с полной определенностью выступает как линия перелома, или срединная "ось"). Именно здесь идущие с севера процессы заболачивания "смыкаются" с идущими с юга процессами засоления. В явлениях совсем иного рода именно эта ось служила основной осью в жизни России - Евразии как исторического целого. Именно на этой оси находились две важнейшие столицы одного из более ранних и обозримых для нас периодов истории нынешней Доуральскои России - Киев и Великие Болгары (оба города сходно располагались при впадении, соответственно, в Днепр и в Волгу при счете с севера на юг, крупного притока - Десны и Камы; оба города находились на границе леса и степи). А позже около этой оси и через эту ось шли последовательные наступления "степи" на "лес" и "леса" на "степь", их наступления как исторических формаций... - пока оба типа "формаций, вместе с рядом к ним примыкающих, не оказались объединенными (к ХVIII - ХХ веку) в составе государства российского и нынешнего СССР" [+3].

Указанный рубеж выступает  в качестве "линии перелома или  срединной оси" для очень значительного  числа естественно - исторических признаков (по преимуществу, почвенных и ботанических). Это его значение было исследовано  в новейшие годы виднейшим русским  геоботаником В.В. Алехиным в труде "Основы ботанической географии" (Москва- Ленинград, 1936). "В этой схеме, - указывает он, - например, наиболее богатые и наиболее сложные по своему строению леса сталкиваются вдоль оси симметрии с наиболее сложными степями, а к северу и югу идет постепенно упрощение в фитоценологическом строении растительных типов" [+4]. Замечание Алехина бросает сноп яркого света на геополитическую роль тех исторических центров нынешних российских пространств, которые приурочены к границе леса и степи. Центры эти не только распоряжались одновременно полнотою как лесных, так и степных ресурсов, но и соприкасались с ними в их наиболее богатом, наиболее "сложном" выражении. Иными словами, тут мы имеем дело не только с наибольшим разнообразием ресурсов, но и с наибольшим богатством, наибольшей внутренней насыщенностью каждого из них. Два из этих центров названы в вышеприведенной цитате. Это Киев и Великие Болгары. На новейшей русской почвенной карте [+5]непосредственно к окраине Киева протянута с юга узкая полоска "серых оподзоленных почв лесостепи". Дальше к югу, но все еще в ближайшем расстоянии от Киева, показаны "темно- серые оподзоленные почвы лесостепи" и "черноземы типичные среднегумусные". Также за Днепром к юго - востоку от Киева мы встречаем эти "серые" почвы и черноземы. Со всех других сторон (т.е. с запада, севера и северо - востока) Киев окружен различными разностями подзолистых почв. Нельзя ярче выразить "стык" леса и степи в окрестностях Киева, чем это делает названная почвенная карта. И сколь бы значительными ни были отклонения различных почвенных карт друг на друга, факт такой "смычки" лесной и степной стихии у стен древнейшей русской столицы останется вне всякого сомнения. Менее ярко, чем в других местах, выражена она на почвенной карте новейшего "Атласа Украины и смежных стран" [+6], изданного (по - украински) во Львове в 1937 г.. На карте этой все ближайшие окрестности Киева закрашены цветом "подзолистых песчаных почв", а "серые" почвы и черноземы отодвинуты за Днепр и на юг от Фастова ? и Василькова ?, т.е. на расстояние нескольких десятков верст от южнорусской метрополии. Но именно украинский атлас никак нельзя считать руководящим источником в этом вопросе. Сам редактор его (В. Кубитович) указывает в предисловии, что физико-географические карты атласа носят компилятивный характер. Мы увидим ниже, что компиляция эта очень часто является неудачной (так как она в большинстве случаев ни в какой мере не основана на самостоятельном понимании материала). Карты украинского атласа, выдержанные в масштаб 1:5.000.000, гораздо беднее деталями, чем карты "Большого советского атласа мира", рисованные в масштабе 1:7.500.000. Но и в украинском атласе ботанико-географическая и зоо-географическая его карты (No  5 и 6) исправляют почвенную, указывая, что Киев расположен очень близко от границы между лесными и степными ландшафтами или прямо на этой границе (зоогеографическая карта). Доказательством того, что в данном случае правы относительно Киева не украинские, но русские картографы, служат и древние названия окрестностей "матери городов русских". По данным исторической географии Киевской Руси уже к северу от реки Стугны, т.е. к северу же от района нынешних Фастова и Василькова, находилось "Белокняжеское поле", которое самим названием своим указывает на степные, а не на лесные условия, на почвы лесостепи или степи, а не на подзолы. К юго - западу от Киева между Днепром ниже города и рекою Ирпень сохранились от Х - ХIII веков многочисленные линии оборонительных валов. Их появление именно на этом пространстве было бы совершенно необъяснимым, если бы на помощь не приходили чисто географические данные. Как раз с юго - запада к Киеву ведут пути, весьма удобные для вторжения кочевников в силу степной или лесостепной природы тамошних мест. Указания исторической географии стоят здесь в тончайшем соответствии с очертаниями почвенной карты, как она дана, например, в "Большом советском атласе мира". "Оборонительные валы перегораживают именно язык лесостепных почв, подходящий с юго - запада к Киеву и совсем не проникают в пределы собственно лесной зоны - она и без того представляла меньше простора для вторжений. Та, направленная к северу, излучина в распространении степных почв, которая приурочена к юго - западным окрестностям Киева, очень ярко изображена даже на мелкомасштабном (1:15000000) обзоре почв всего СССР в том же советском атласе [+7].