Деньги как социокультурный феномен: пределы функциональности

2. Деньги как деструктивная сила  и катализатор отчуждения

Деньги способствовали прогрессу экономического развития, породили новые формы связей людей друг с другом и с предметным миром, однако если они распространяют свое влияние далеко за пределы сферы рыночной экономики, то превращаются в деструктивную силу, способную разрушить общество. Механизм этого разрушительного воздействия в общем виде можно описать как редукцию многообразия и качественного своеобразия социальных и культурных отношений и связей к экономическим. И сейчас существуют социальные ниши, проникновение денег в которые оказывается настолько очевидно деструктивным, что воспринимается как шокирующее и аморальное: например, любовь, брак, семья, или государственная и воинская служба.

В чем же проявляется опасная социальная деструктивность денег?

В традиционных общностях деньги еще ограничивались сферой рыночной торговли, небольшой относительно массива натурального обмена и погруженной в межличностные связи. Традиционные общества всеми силами стремились ограничить распространение рыночных отношений и власти денег — интересна точка зрения К. Поланьи, утверждавшего, что сосредоточение торговли в городах и в особых ярмарочных пространствах объясняется не просто практическим удобством, но самосохранением общества, ставящего преграду распространению товарно-денежных отношений в самое свое сердце — в сельскую общину8. Советское общество и вообще социалистический строй можно рассматривать как попытку искусственно «законсервировать» дорыночные отношения, хотя и не на традиционной межличностной, а на идеологической основе. Однако деньги проникали через все искусственные преграды, незаметно подменяя прежние ценности и разрушая социальные отношения и традиционные хозяйственные уклады изнутри.

Утверждаясь в качестве универсальной ценности и универсального способа связи между людьми, деньги отчуждают подлинно социальные отношения, приводя их к экономическому типу. Когда рынок выходит за пределы экономики, он не регулирует остальные отношения в соответствии с их природой и внутренней логикой, а, подчиняя собственной логике, уничтожает их специфику: если в основе отношений между мужчиной и женщиной лежит рациональный расчет, то это будет все, что угодно, но только не любовь; если действие государственного служащего мотивированы не долгом, а выгодой, это коррупция и т.д.

Деньги обнаруживают свойство отчуждать собственно социальную и культурную мотивацию и таким образом парализовать волю человека. Парадоксально, но страсть к накоплению делает человека неспособным к полноценной хозяйственной и предпринимательской деятельности: он стремится не к включению в экономический оборот, а, напротив, к выходу из него и к выводу за пределы производительной экономики денег. В деньгах ему видится не средство обмена, а иная, отчужденная ипостась своей собственной личности, которую необходимо сохранять, ибо ее потеря означает и потерю себя, смысла и сути своего существования.

Когда деньги из статичного сокровища превращаются в динамичный капитал и человек открывает для себя их главную тайну — способность к самовозрастанию, параллельно способность денег отчуждать личность также приобретает новое измерение и качество, связанное с нежеланием вывести их из оборота, ибо любая потраченная на непродуктивные — культурные, социальные, благотворительные и т.п. — цели мелочь влечет за собой и потерю той прибыли, которую она потенциально могла бы принести. Поэтому «экономический человек», занятый рациональным увеличением капитала, оказывается лишенным подлинного социального и культурного измерения, делегирует свои личностные свойства деньгам. Эту особенность денег-капитала основательно исследовал еще К. Маркс: «Политическая экономия, эта наука о богатстве, есть в то же время наука о самоотречении, о лишениях, о бережливости, и она действительно доходит до того, что учит человека сберегать даже потребность в чистом воздухе или физическом движении... Ее основной тезис — самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих потребностей. Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т.д., чем больше ты сберегаешь — тем больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью, ни червем — твой капитал. Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчуждаемая жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности»9.

Одержимый идеей рыночной инвестиции «экономический человек» становится, таким образом, асоциальным. Он не станет «нерационально» тратить деньги на благотворительность и филантропию, на нужды науки и искусства — вообще ни на что «бесполезное», то есть не приносящее дохода. Развитие науки, техники, искусства и т.д. в Новое время связано отнюдь не с прогрессом рынка, а скорее — с действиями другого детища модерна — единого национального государства. Идеи социального служения частных капиталов утвердились и стали приносить реальные плоды обществу уже позже — в конце XIX — начале XX веков.

Выше мы говорили, что деньги способны интегрировать людей в общество, связывать их друг с другом, одновременно освобождая от личных зависимостей. Однако это интеграция и свобода особого рода: они основаны на отчуждении. В традиционных социумах, где люди взаимодействуют на основе межличностных форм социальных связей, сохраняют свою значимость социальные, культурные, нравственные характеристики личности. Отношения хозяина и работников, даже наемных, определяются не только деньгами как формой оплаты труда, но и принципами общей идентичности, личной зависимости и личной ответственности, ощущением принадлежности к одному и тому же народу, религиозной общностью и т.д. Участники экономической жизни связаны множеством нитей, и деньги являются лишь одной из них. Хотя денежные обязательства и имеют особое значение, другие отношения также нельзя сбросить со счетов, и они часто оказываются помехой для развития и универсализации товарно-денежных связей, привнося в них такие «чуждые» резоны, как чувство родства и общности, сострадание, страх перед осуждением людей и карой Божьей. Даже если эти резоны не заставляют искателей наживы быть разборчивыми в способах обогащения, то по крайней мере заставляют их испытывать угрызения совести и чувство собственной моральной неполноценности.

Деньги не знают ни родства, ни национальной, культурной, конфессиональной общности. Даваемая деньгами свобода — это свобода «пустого» знака, который годится для чего угодно, потому что сам не несет в себе ничего определенного. Таким образом, поддерживаемые деньгами связи отчуждают все остальные, там, куда они вторгаются, не остается места для любви (брак по расчету оказывается предпочтительнее брака по любви), дружбы (известно, что если хочешь иметь друга, не давай ему денег), верности и чести (покупаются чиновники, стражи закона, военные...). Деньги разрушают традиционные формы общности людей — семью, сословное общество, государство, этнос и т.д. Вторгаясь во все эти общности, деньги освобождают людей «от вороха обычаев, обаяния символов»10, раскалывая их просто на тех, у кого много денег, и тех, у кого их нет. Независимо от семейных, сословных, государственных, этнических и прочих различий люди идентифицируются по количеству денег в кошельке или на банковском счете.

В дополнение к отчуждению, деньги обладают свойством противопоставлять людей друг другу, сеять недоверие и враждебность. Речь идет не только о зависти неимущих к тем, кто имеет большие деньги. С. Московичи отмечает, что удовлетворение нажитым определяется только соотношением с тем, что потерял другой11. Людям, преуспевающим в накоплении денег, свойственно не только испытывать чувство превосходства над теми, кто не обладает подобными способностями, но и оправдывать свой успех, приписывая обираемым неудачникам разные негативные качества — глупость, трусость, нерасторопность, лень и т.п. Углубление социального расслоения в российском обществе в постсоветский период сопровождалось дискредитацией тех, кто оказался «не способным вписаться» в новые реалии, то есть не научился делать деньги. Успешные сограждане не удовлетворились тем, что сумели прибрать к рукам «экономический капитал», им понадобилось завладеть и «символическим капиталом», лишив бедных права на уважение и самоуважение, достоинство, статус. Со своей стороны, бедные редко верят в то, что богатство является плодом высоких личностных качеств и талантов, и, в свою очередь, демонизируют богатых, приписывая им жестокость, скупость, высокомерие. Замыкается порочный круг отчуждения и ненависти, в основе которого лежат деньги.

Деньги вторгаются в картину мира, привнося в нее отчуждение от базовых онтологических и аксиологических связей. Они доводят до логического завершения начатое античной сократической традицией разделение субъекта и объекта, формируют дистанцию между человеком и космосом и позволяют субъекту произвольно давать оценки объектам: Московичи утверждает, что деньги — наш Сократ, дающий ответы на вопросы своих учеников о сущности вещей12. Иерархия ценностей подчиняется не непосредственным бытийным, моральным, культурным, социальным и проч. потребностям людей, а выстраивается в соответствии со стоимостью, то есть с денежным эквивалентом вещей, с тем, сколько за них готовы заплатить.

Таким образом, деньги, отделяя человека от вещей=объектов, отделяют его и от собственных желаний, собственных целей и устремлений. То, что кажется естественным и неотъемлемым от личности в парадигме моральных оценок, отчуждается от человека через деньги, которые диктуют уже само право желать или не желать. Из сказанного можно сделать интересный вывод. Будучи универсальным эквивалентом всех ценностей, деньги являются средством для достижения практически любой цели, какую только может поставить перед собой человек в современном обществе. Г. Зиммель подчеркивает, что принцип экономии усилий переворачивает телеологическую цепочку, заставляя сосредотачиваться не на цели как таковой, а прежде всего на средствах13. Деньги, превратившись из простого механизма достижения цели в саму цель, подменяют собой весь процесс мотивации. Стремящийся к знаниям, к творчеству или к власти, к активности или к покою, к семейному благополучию или к развлечениям, — при всем мыслимом разнообразии возможных целей и мотивов, сначала должен озаботиться о деньгах. Таким образом, деньги, являясь абсолютным средством, становятся и абсолютной целью, лишая все другие цели их самостоятельной ценности и значимости14.

Раскрывая процесс отчуждения деньгами ценностной мотивации человеческого поведения, Г. Зиммель дает возможность заглянуть в глубинный механизм превращения денег из простого средства обмена в предмет самых пламенных и роковых страстей, причину трагедий, мотив преступлений и подлостей, которые совершаются на протяжении всей человеческой истории ради обладания ими. Именно универсальность денег как средства достижения любых целей, реализации любых желаний делает их столь притягательными, что создает иллюзию оправданности предательства любых ценностей и идеалов во имя будущей доступности любых ценностей и гипотетической возможности реализовать любые идеалы. Создается роковая иллюзия, будто деньги представляют собой столь значимую цель, что для их стяжания возможны все, в том числе и абсолютно аморальные, антигуманные, антиобщественные средства. Деньги не просто отделяют человека от вещей и предметного космоса, они отделяют его и от аксиологического универсума, лишая его самодостаточности.

С. Московичи вслед за Г. Зиммелем отмечает, что чем более общий характер принимают деньги, «выходя за пределы самих себя» и превращаясь в универсальную меру всех вещей и средство достижения всех целей, тем больше они становятся похожими на всемогущее божество: «Всемогущество денег роднит их с представлением о Боге»15. Они вытесняют из сознания людей прежнюю веру и прежних богов: «Да, параллельно с отливом и атрофией старого религиозного монотеизма гипертрофируется новый монетарный монотеизм. Своей гипертрофированной властью он обращает мир в свою веру и показывает путь спасения людей»16. С моральной точки зрения, с позиций представления о презумпции высшего духовного начала экспансия денег в этом направлении представляется наиболее шокирующей, здесь они отчуждают человека от самого глубокого и подлинного смысла его бытия, подменяя идею спасения души как абсолютной самореализации личности простым расширением социальных возможностей и доступностью любых целей. Реализующийся в религиозном спасении верующий стремится к преодолению греховного в себе, к очищению, самосовершенствованию в соответствии с высшими идеалами, к праведному образу жизни. Реализующийся через всевластие денег индивид, во-первых, ради обладания ими как правило вынужден переступать через моральные запреты и совершать греховные поступки, оправдывая их денежной рациональностью и прибыльностью, во-вторых, даваемые большими деньгами власть, новые экономические и социальные возможности, комфорт и чувственные наслаждения и т.д. часто искушают самые низменные стороны человеческой натуры, во всяком случае, не предполагают их обуздания.

На протяжении всей своей истории все конфессии и церкви стремились противопоставлять деньгам высшие духовные идеалы, во всяком случае, подчинить им, рационализировать страсть к стяжательству, но «в борьбе между Иеговой и Золотым тельцом Бог выиграл все битвы, но в результате проиграл саму войну»17. Превращение денег в божество страшно тем, что оно подменяет и переворачивает главную смысложизненную интенцию личности: на место утверждения добродетели незаметно протаскивает терпимость к греху, оправдание зла, на место строгого императива совершенствования личности — вседозволенность.

В новейший период мировой истории, называемый эпохой постмодерна, деньги выходят на новый уровень универсализациии, окончательно становясь «семиотическими деньгами», пустым знаком, никак не связанным даже со своей «естественной» стихией — хозяйственной жизнью, производством, обменом реальных ценностей. Пожалуй, главный парадокс современной стадии развития денег состоит в том, что они, сами будучи продуктом и механизмом экономического развития, отчуждаются от реального экономического роста. Нарастание денежного богатства теперь вовсе не означает развитие реального производства и экономический рост, а может быть даже обратно пропорционально ему: виртуальные финансовые манипуляции, игры на валютных курсах приносят невиданные прибыли, но при этом оказываются гибельными для народного хозяйства и угрожающими для благосостояния людей в целых регионах мира («дефолты» британского фунта, азиатских валют, российского рубля в 90-х годах). Развал российской экономики производства после краха советской системы сопровождался одно накоплением редких даже по мировым масштабам спекулятивных капиталов и одновременно — катастрофическим падением доходов и уровня жизни подавляющего большинства населения.

Деньги отныне могут самовоспроизводиться и умножаться независимо от хозяйственной реальности, финансовая игра — это просто игра цифр, знаков, слов. Из опосредствующей абстракции рыночного обмена деньги превращаются в автономный симулякр, не связанный ни с каким реальным обозначающим, а финансовые потоки становятся самодостаточной экономической реальностью, виртуальной экономикой, за которой не стоят процессы, происходящие в реальных секторах18. Из всех знаков, обращающихся в фазе экономического роста, деньги обращаются быстрее всего и не соизмеримы ни с чем другим, поэтому желающие быстрой и легкой наживы обращаются именно к виртуальной экономике финансов.

Поскольку накопление денег более вообще не связано ни с какой полезной деятельностью, оно никак не ограничено и в средствах. Деньги перестают быть продуктом предпринимательства и утрачивают привязку к какой-либо социальной или культурной среде. В условиях глобализации обладание деньгами становится не просто отчужденной формой социальных связей и культурных ценностей, но позволяет человеку встать над обществом, над культурой, над цивилизацией. Обладающий деньгами человек глобального мира завершает диалектической круг снятия традиционных и модернизированных социокультурных качеств и приходит к «доосевому» состоянию кочевника, ни с чем и ни с кем не связанного долгом, ответственностью, любовью и свободно перемещающегося туда, где легче и обильнее добыча и доступнее блага и наслаждения.