Германское гражданское
уложение 1896 г. и 1900 г.
План:
1. Источники и система.
2. Статус физических и юридических
лиц.
3. Обязательственное право.
4. Вещное право.
5. Брачно-семейное и наследственное
право.
6. Торговое уложение Германии
1861 и 1897 гг.
7. Уголовное уложение 1871 г.
Германское гражданское уложение 1896
года.
1. Система и общая
доктрина Уложения
Германское
Гражданское уложение (ГГУ) было
обширным кодексом (2385 ст.). Его юридическая
система отличалась от крупнейших
сводов частного права рубежа XVIII-XIX вв. и была сходна
построению Саксонского гражданского
уложения. Такое построение восходило
к научной традиции рецепированного в
Германии римского права и получило название
пандектной системы.
В 1-й
книге («Общая часть») были кодифицированы
правоположения о статусе лиц как физических,
так и юридических, о юридических действиях,
волеизъявлении, осуществлении гражданских
прав и самозащите. Во 2-й книге («Обязательственное
право») излагались порядок ответственности
по обязательствам, правила заключения
договоров, а также конкретные нормы регулирования
отдельных договоров и обязательств. В
3-й книге («Вещное право») были охарактеризованы
вещные права, порядок приобретения и
утраты собственности и владения, правомочия
пользователей и др. 4-я книга посвящалась
брачно-семейному праву. 5-я книга – наследственному
праву, включая договоры о наследовании.
ГГУ
было принято совместно с так
называемым Вводным законом (в 218
ст.). Это был своего рода мини-кодекс,
где характеризовался порядок применения
общеимперского гражданского права. Вводный
закон большое внимание уделил взаимоотношению
имперского гражданского права с земским
законодательством. Это было тем более
важно, что большинство предписаний земского
права сохранялось нетронутыми. Прямо
предусматривалось, что новое гражданское
право не связывает своими предписаниями
владетельных государей, князей, титулованных
владельцев земель особого статуса. Не
распространялось оно на разного рода
вотчинные права, которые корнями своими
уходили в феодальное право земельной
собственности: право охоты, использования
вод, разного рода регалии, крестьянские
права наследственной аренды. Вводный
закон стремился снять возможную социальную
напряженность из-за неясности новых взаимных
прав земельных собственников и крестьянства,
поэтому также признавались нетронутыми
все узаконения о помещичье-крестьянских
отношениях (ст. 113). Такой нарочитый консерватизм
в значительной степени обесценивал общую
модернизацию германского частного права,
к которому стремилось ГГУ. Соответственно,
с введением уложения в действие теряли
свою силу только совпадающие по содержанию
прежние общеимперские законы; своды земского
права, земельные уложения (там, где они
прямо не противоречили ГГУ) сохранили
силу надолго.
ГГУ отличалось очень
высокой юридической техникой и точным
юридическим языком. В этом смысле оно
осталось непревзойденным образцом кодификации.
Конечно, оно не было столь детализированным,
как Прусское земское уложение, допускало
ссылки на т. н. общие оговорки (чем давался
значительный простор судейскому усмотрению)
, а также на разного рода внеюридические
критерии («добрые нравы», «общее благо»,
«обычаи мест»), но в целом предоставляло
хорошие возможности для однозначного
правоприменения. Важным было и то, что
составители отказались от разного рода
определений и описаний понятий (что присуще
институционной системе, например Французскому
кодексу). Это делало уложение доступным,
правда, только правоведам, но и освобождало
закон от возможных перемен в смысле отдельных
правил.
Отражая
правительственный курс «государственного
социализма» и в целом иную
традицию регулирования гражданских
прав, ГГУ не было кодексом
безусловной частной свободы. В
большей степени его доктрина
была социально-направленной. Осуждалось и запрещалось чистое
злоупотребление своим правом, «если целью
такого... может быть только причинение
вреда другому лицу» (§ 226). В вещном и обязательственном
праве нередки были конкретные ограничения
прав под прямым или подразумеваемым предлогом
социальной полезности, в особенности
в интересах социально слабых субъектов.
2. Правоспособность. Статус
лиц
ГГУ твердо признало всеобщую гражданскую
правоспособность всех граждан. Общая
правоспособность лиц отсчитывалась с
момента их рождения, а гражданская дееспособность
(т. е. возможность совершать юридически
значимые действия) – с 21 года. За исключением
предписаний, вытекающих из брачно-семейного
права, не предполагалось никаких существенных
различий между правовым статусом мужчин
и женщин. Согласно Вводному закону, узаконение,
о возрасте гражданской дееспособности
распространялось и на все частноправовые
отношения, связанные с земским правом.
Частноправовые
ограничения дееспособности могли
последовать только вследствие
душевной болезни, расточительства либо по
при чине пьянства или безрассудного пренебрежения
своими семейными или общественными обязанностями.
Для того чтобы иметь возможность проявить
свою дееспособность, необходимо было
обладать точным местожительством (под
которым понималось место постоянного
проживания или основного обзаведения,
дающего возможность существовать).
Важным
новшеством, и не только для
германского права, было детальное
регулирование правоспособности
юридических лиц, или обществ. Возможные юридические лица (общества) подразделялись
на два класса: союзы и учреждения. Учреждения
были связаны с особыми социальными задачами
и предполагали особый порядок образования;
для того чтобы учреждение стало правоспособным,
оно должно было получить разрешение автономии,
где его создавали. Союзы обладали большей
свободой возникновения.
Союзы,
в свою очередь, подразделялись
на учрежденные с хозяйственно-экономическими
целями и на созданные без
таковых. В отношении обществ, созданных
без коммерческой цели, действовал регистрационный
порядок образования: достаточно было
только заявить о создании общества по
местожительству путем внесения в судебный
реестр. В отношении коммерческих обществ
(торговых, производственных и т. п.) применялся
концессионный порядок, или разрешительный:
для своей деятельности общество должно
было получать всякий раз специальное
правительственное разрешение. Правда,
в большинстве случаев эти разрешения
уже были сделаны существовавшими имперскими
законами в общей форме (например, для
акционерных обществ и т. п.).
По закону,
для того чтобы быть правоспособными,
союзы должны отвечать некоторым
условиям. Любой союз должен был
иметь (1) устав, (2) местожительство, (3) правление.
Правление считалось и представителем
общества на суде. В тех случаях, когда возникало
общество неустановленным порядком и
производило юридические действия, они
могли иметь силу только в отношении не
всего общества, а его представителей,
совершивших эти действия. Помимо правления,
основным органом управления союзом было
общее собрание. Собрание избирало правление
и могло во всякое время его сменить, могло
вообще ликвидировать союз (для этого
требовалось квалифицированное большинство
голосов).
Закон
предусматривал возможность не
только возникновения, но и прекращения правоспособности
союзов. Помимо чисто частноправовых причин
(несостоятельность, закрытие по собственному
решению, исчерпание цели), предусматривалась
возможность лишения статуса «вследствие
противозаконного решения общего собрания
или благодаря противозаконному образу
действий правления, угрозы общественным
интересам» (§ 43). Подразумевалось, что
это постановление закона касается не
только коммерческих или общесоциальных
союзов, но и политических, профессиональных
и т.п.
3.Обязательственное право
В обязательственном
праве было поставлено на первое
по значимости место внешнее
проявление воли к тем или
другим действиям (волеизъявление).
Соответственно, в договорном праве
значительно увеличилось количество
случаев, когда те или другие действия оставались действительными,
несмотря на отсутствие подлинной воли
или ее оспаривания; этого требовала прочность
коммерческого оборота. Например, предложение
заключить договор (оферта) считалось
полновесным обязательством, если не было
специальных оговорок. Обязательство
могло подразумевать как исполнение каких-то
действий, так и воздержание от них.
Основным
видом возникновения обязательств
был договор. В случае с недвижимостью
его следовало заключать только
письменно и только с участием юридически уполномоченных
государством лиц. Традиционно считались
недействительными договоры (и любые иные
соглашения), совершенные в отношении
невозможных вещей, противные законам,
нарушающие требования общественной нравственности.
Особенно своеобразным было требование
социальной соответственности сделки
(в связи с общей доктриной ГГУ): объявлялась
ничтожной сделка, «по которой одно лицо,
пользуясь нуждой, легкомыслием или неопытностью
другого, взамен каких-либо услуг со своей
стороны выговаривает или заставляет
предоставить себе имущественную выгоду,
размеры которой настолько превосходят
ценность услуг, что выгода при данных
обстоятельствах дела представляется
явно несоразмерной...» (§ 138). В этом правиле
речь шла уже не об обычном обмане, а явном
злоупотреблении социальным положением.
Согласно
этому общему положению, в конкретные
правила о договорах были введены
существенные новшества, усилившие
защищенность одной из сторон.
Так, в договоре рабочего найма
закон обязывал нанимателя соблюдать минимальные условия безопасности,
насколько это было возможно по свойству
работ. Если речь шла о домашнем найме,
то нанимателя обязывали к тому, чтобы
предоставлять рабочим нормальные условия
для проживания, отдыха, а также соблюдать
требования «здоровья и нравственности
служащего и соблюдения требований религии»
(§ 618). Запрещалось заключать договор найма
на всю жизнь, в любом случае спустя 5 лет
можно было прекратить такой договор.
Все возможные при несоблюдении этих условий
коллизии понимались законом как недозволенные
действия и могли стать основанием для
взыскания ущерба. Аналогично в случае
аренды жилого помещения наниматель освобождался
от обязанности следовать договору, если
«пользование помещением сопряжено со
значительной опасностью для здоровья».
В этих и в целом ряде других конкретных
договоров предусматривалась возможность
при уважительных причинах или оговоренных
в законе условиях отказаться от исполнения
обязательства без невыгодных последствий.
Отказ от принципа незыблемости договора
как общего правила был важной чертой
обязательственного права по уложению.
Традиционно
для германского права причинение
ущерба было представлено как
недозволенные действия. ГГУ отказалось
от безусловного вменения ответственности
за причиненный ущерб вне зависимости от причины: кто наносил
вред другому в состоянии душевного расстройства
или бессознательно, освобождался от ответственности.
Это как бы исключало свободу проявления
воли. Вместе с тем вменялись в ответственность
действия, нарушающие законы о личных
правах. В этих случаях только особые обстоятельства
могли освободить от возмещения причиненного
вреда. Значительно шире, чем было ранее,
понимался и самый вред: теперь причинитель
вреда обязан был возместить и потери
от возможных последствий для имущественного
положения или «преуспеяния» потерпевшего
(например, испортил вещь, не только ценную
саму по себе, но и с которой некто связывал
свою дальнейшую жизнь и заработок).
4.Право собственности
(вещное право)
Система вещных прав по уложению была
своеобразной для своего времени и вместе
с тем традиционной для германской редакции
римского права. Подобно римскому праву
классической эпохи и гражданским кодексам
XVIII – начала XIX в. особое вещное право
составляло владение.
Владение
понималось как реализация кем-либо своего
господства над вещью. Причем в одинаковой
степени владение распространялось на
любые вещи, доступные гражданскому обороту.
Владение охранялось, и никто не мог самоуправно
отобрать его. В этом последнем случае
образовывалось порочное владение, которое
не давало основания для последующего
образования прав собственности на вещь.
Ненасильственное, добросовестное владение
не запрещалось передавать другому лицу,
пользователю, или даже отчуждать. Права
лиц, осуществляющих посредственное владение
(т. е. на основании соглашения), также охранялись.
Право
собственности определялось также
традиционно для германского
права через противопоставление
свободного распоряжения собственника
своей вещью и отсутствие вмешательства
третьих лиц в это право: «Собственник
вещи может, насколько тому не препятствует
закон или права третьих лиц, обращаться
с вещью по своему усмотрению и устранять
других от всякого на нее воздействия»
(§ 903). Таким образом правомочия собственника
понимались комплексно, имели исключительный
характер. За собственником признавались
неограниченные права по отчуждению вещи,
а также по истребованию ее от всякого
владельца. Вместе с тем такое истребование
не должно было нарушать прав тех, кому
на законных основаниях вещь была передана
в аренду, в иное пользование и т. п. Таким
образом собственнические права далеко
не были абсолютными.
Соответственно потребностям времени в
ГГУ нашла признание более ограниченная
трактовка режима земельной собственности.
Она также следовала уже традиционным
для прусского или саксонского права ограничениям
в пользу соседского права или общеобщественных
интересов. Правомочия собственника земельного
участка, следуя праву присоединения (заимствованному
из римского), простирались и на пространство
над поверхностью, и на недра земли. Однако
собственнику запрещалось препятствовать
использованию пространства или недр
там, где он не имел прямого и непосредственного
интереса (чтобы не возникало соблазна
запретить, скажем, пролет воздушного
шара или проведение линии связи). Соответственно
традиции пандектного права собственнику
земли вменялось терпеть разного рода
иммиссии (газ, копоть, испарения) с других
соседних участков, «если такое воздействие
не стесняет его или стесняет в незначительной
степени» и соответствует традиционному
использованию участков. Одновременно
запрещалось притеснять и обесценивать
права земельных собственников путем
вредного использования смежных участков
(§§ 906-907). Помимо правовой традиции, в этих
правилах проявился отчетливый социальный
интерес крупных земельных собственников,
настаивавших на приоритете недвижимости.