Анализ стихотворения Н. Гумилева «Она»

Анализ стихотворения Н. Гумилева «Она» 

 

В качестве собственного исследования данной темы, мною было выбрано стихотворение  Н. Гумилева «Она»

 

ОНА

 

Я знаю женщину: молчанье,

 

Усталость горькая от слов,

 

Живет в таинственном мерцанье

 

Ее расширенных зрачков.

 

Ее душа открыта жадно 

 

Лишь медной музыке стиха,

 

Пред жизнью, дольней и отрадной,

 

Высокомерна и глуха.

 

Неслышный и неторопливый,

 

Так странно плавен шаг ее,

 

Назвать нельзя ее красивой,

 

Но в ней все счастие мое.

 

Когда я жажду своеволий 

 

И смел и горд — як ней иду

 

Учиться мудрой сладкой боли

 

В ее истоме и бреду.

 

Она светла в часы томлений

 

И держит молнии в руке,

 

И четки сны ее, как тени

 

На райском огненном песке.

 

[1]

 

1. Стихотворение «Она» впервые  опубликовано в книге стихов  Николая Гумилева «Чужое небо» в 1912 году. Это книга ухода Н. Гумилева от символизма, свойственного ему ранее к новому мироощущению. Именно эту книгу критики считают первым по-настоящему акмеистическим сборником. По свидетельству А. Ахматовой, в стихотворении речь идет о ней.

 

2. В стихотворении основная тема  – тема любви лирического героя.  Идеей является понимание того, что любовь к женщине всегда  загадочна и необъяснима. Повествование  ведется от 1-го лица (лирического  героя). Можно говорить о максимальном  сближении автора и лирического героя. В стихотворении представлен образ героини-возлюбленной, у нее нет имени, она предстает как «женщина». На протяжении всего повествования перед нами возникает образ героини. Мы понимаем, что она – поэтесса («Ее душа открыта жадно/ Лишь медной музыке стиха»), причем поэтесса очень талантливая, так как лирический герой идет к ней «Учиться мудрой сладкой боли / В ее истоме и бреду». Описывается героиня с нежностью, любовью, благоговением: «Назвать нельзя ее красивой,/ Но в ней все счастие мое».

 

 

Композиционно стихотворение состоит  из трех частей:

 

1-3 строфы,

 

4 строфа,

 

5 строфа.

 

Мы считаем, что именно так можно  тематически расчленить текст.

 

3. Ключевыми словами в стихотворении  являются слова, наиболее ярко  характеризующие героиню: «молчанье», «усталость», «томление», «мерцанье зрачков», «душа», «мудрая, сладкая боль».

 

3.1.Так как текст поэтический,  в нем представлены средства  художественной выразительности:

 

эпитеты («таинственное мерцанье», «четки сны», «райский, огненный песок»);

 

сравнения («четки сны ее, как тени»);

 

гиперболы («держит молнии в руке»);

 

метафоры («горькая усталость», «медная  музыка стиха», «мудрая, сладкая боль»).

 

Попробуем разобрать метафору «душа  открыта жадно»:

 

душа – 1)внутренний мир человека;

 

2)свойства характера;

 

открыта – 1)поднять что-либо;

 

2)сделать доступным; 

 

3)обнажить;

 

жадно – 1)стремление удовлетворить  какое-либо желание;

 

2)скупость, корысть. 

 

Разбор метафор позволяет нам  глубже понять текст стихотворения, почувствовать его настроение, помочь раскрыть глубину образа героини.

 

3.2. Аллитерация наблюдается в  строках: 3 (т), 7(д), 12(в,н), 13(ж,д), 17(т,л), 20(н). Звук [т] при частотном употреблении  придает тексту чувственный оттенок  благодаря своей взрывной природе.  Сонорные звуки яркие, солнечные, они определяют земную ипостась, выражают земные радости.

 

Ассонанс. Проанализировав состав гласных звуков в стихотворении, мы выяснили, что доминируют 2 звука: [о] и [а]. Звук [а] ассоциируется в  сознании с прямотой, искренностью, открытостью высказываний (что характерно для программных акмеистов), а также звук придает тексту мелодичность. Два основных звука в тексте закреплены и в его названии: [о] н [а].

 

3.3. При помощи одного и того  же слова (форм): ее, в ней, в  ее, она осуществляется связь в тексте на лексическом уровне. Стихотворение объединяет и образ лирического героя: «я знаю женщину», «счастие мое», «я жажду своеволий», «я к ней иду». Вся лексика текста работает на наиболее глубокое психологическое раскрытие образа женщины.

 

4.Стихотворение написано четырехстопным  ямбом, в большинстве своем  рифма точная, чередование мужской  и женской рифм; рифмовка перекрестная.

 

5. С помощью тщательно отобранных  лексических средств, звукописи,  образных художественных средств,  четкости композиции, отказа от эффектных рифм Гумилев достигает той высоты языка, его чистоты и доступности, которая, по мнению акмеистов, и должна стать основой новой поэзии.

 

Заключение 

 

Хотелось бы отметить, что Николай  Гумилев был далеко незаурядной  личностью с удивительной и вместе с тем трагичной судьбой. Не подлежит сомнению его талант как поэта и литературного критика. Его жизнь была полна суровых испытаний, с которыми он с доблестью справился: несколько попыток самоубийства в юности, несчастная любовь, чуть ли не состоявшаяся дуэль, участие в мировой войне. Но она оборвалась в возрасте 35 лет, и кто знает, какие бы гениальные произведения Гумилев бы еще мог создать. Прекрасный художник, он оставил интересное и значительное наследие, оказал несомненное влияние на развитие российской поэзии. Его ученикам и последователям, наряду с высоким романтизмом, свойственна предельная точность поэтической формы, так ценимая самим Гумилевым, одним из лучших русских поэтов начала XX века.

 

Литература XX века развивалась в  обстановке войн, революций, затем становления новой послереволюционной действительности. Все это не могло не сказаться на художественных исканиях авторов этого времени. Социальные катаклизмы начала нашего столетия усилили стремление философов, писателей понять смысл жизни и искусства, объяснить постигшие Россию потрясения. Поэтому неудивительно, что любая область литературы начала XX века поражает необычностью и разнообразностью авторских мироощущений, форм, структур. Художественные искания обрели редкую напряженность и совершенно новые направления. За каждым Мастером прочно укрепилась слава первооткрывателя какого-либо нового прежде недоступного направления или приема в литературе.

 

 

 

 

 

 

 

Возьмем для примера стихотворение  А. С. Пушкина “Виноград”. К сожалению, оно не входит в базовую школьную программу и не очень широко известно. Несмотря на небольшой объем, оно несет в себе все основные черты неповторимого художественного мира Пушкина.

 

Не стану я жалеть о розах,

 Увядших с легкою весной;

 Мне мил и виноград на  лозах,

 В кистях созревший под  горой,

 Краса моей долины злачной,

 Отрада осени златой,

 Продолговатый и прозрачный,

 Как персты девы молодой. 

 

Здесь легко обнаруживаются те самые  два образных и лексических “полюса”, которые вызывают в читателе разнонаправленные эмоции: это весенние “розы”, об увядании которых не станет жалеть поэт, и милый его сердцу “виноград”, давший название стихотворению. Вокруг каждого из этих полюсов легко выстраиваются (и это – следующий шаг анализа) определенные, также разнонаправленные лексические ряды, соотнесенные по смыслу с исходными лексемами и расширяющие, проясняющие основное эмоциональное впечатление, обогащающие его новыми оттенками значений. В данном случае они подсказаны самим автором: розы прямо связываются с “легкою весной”. Виноград же определяется как “отрада осени златой”.

 

И содержание текста, на первый взгляд, ограничивается этим сквозным противопоставлением  явлений природы, ее конкретных весенних и осенних реалий. О чем стихи? – о розах и винограде, о  неповторимой и преходящей красоте весны и осени. “Тема” и “идея” на этом могут быть исчерпаны.

 

Однако на самом деле этот самый  верхний, простейший слой текста –  лишь основа, дающая первотолчок движению поэтической мысли. Наша задача –  проследить это движение, выйти на более важные, глубинные – философские – слои произведения.

 

И здесь на помощь должна прийти еще  одна очень важная особенность нашей  психики – способность к ассоциативному мышлению. Психологическая наука  знает разные виды ассоциаций: по сходству, по контрасту, по смежности. Для глубокого восприятия произведения искусства очень важен еще один вид ассоциаций, о котором, ссылаясь на исследования французского психолога Рибо, подробно говорит Л. Выготский в своей работе “Воображение и творчество в детском возрасте” .

 

 Это ассоциации “по эмоции”,  т.е. объединение между собой  тех или иных представлений,  образов, предметов, событий не  по их реальному сходству, не  по каким-то связям, существующим  в действительности, а лишь по  общности эмоций, которые они  вызывают. Понятно, что способность к ассоциациям подобного типа может быть соотнесена с работой воображения и непосредственно связана с восприятием художественного текста. Л. Выготский называет это явление “законом эмоциональной реальности воображения” и утверждает, что “именно этот психологический закон должен объяснить нам, почему такое сильное действие оказывают на нас художественные произведения, созданные фантазией их авторов”; Образы – вымышленны, нереальны, но реальны вызванные ими эмоции, и чем ярче художественный образ, тем сильнее его эмоциональное воздействие на наше воображение, тем больше ассоциаций из разных сфер нашей собственной жизни он вызывает. Мы не можем понюхать розу или попробовать “продолговатый и прозрачный” виноград. Но яркость описания (особенно – винограда, и это, как мы увидим дальше, принципиально важно) активизирует наши эмоции, включает воображение, будит ассоциации.

 

В самом стихотворении “Виноград” нет слов “юность” и “зрелость”, но если мы попытаемся выявить ассоциации, которые вызывают у нас имеющиеся в тексте “розы” и “виноград”, “весна” и “осень”, то несомненно выйдем и на эти гораздо более значимые для Пушкина ключевые образы.

 

Образ розы воспринимается нами не только как цветок: мысленное любование  красотой, свежестью, ароматом весенней розы влечет за собой ассоциацию с молодой прекрасной девушкой (всплывает традиционное для русской поэзии первой трети XIX века сочетание “дева-роза”, встречающееся и у самого Пушкина), с первой “весенней” любовью (опять- таки традиционно роза – символ любви). А “дополняющий” розу образ весны, да еще с эпитетом “легкая”, вызывает ассоциации с чем-то радостным, неземным, с юношеской мечтой о счастье, с предвкушением радостей предстоящей долгой жизни.

 

Еще более прозрачные ассоциации именно с человеческой, а не природной сферой вызывает у нас образ винограда. Одно лишь слово “отрада”, несущее в себе не вкусовые ощущения (как следовало бы, если бы имелась в виду лишь сладкая ягода), а опять-таки эмоцию радости бытия, – уже выводит образ винограда из чисто природной, бытовой сферы.

 

Но он еще и “краса моей долины злачной”: ясно, что речь идет не о  шести сотках виноградника где-нибудь на крымской даче и что “долина” – это не долина в прямом смысле, а нечто отвлеченное, даже философское  и личностно значимое: моя долина, причем ” злачная , т.е. урожайная, вырастившая богатые плоды – не земные, но духовные. И в этой ассоциативной цепи “осень златая” (эпитет “златая” влечет за собой ассоциацию и с красотой, и с богатством!) также воспринимается не только как явление природы, но главным образом как пора человеческой зрелости, мудрости, подведения жизненных итогов.

 

О явном предпочтении второго свидетельствует  уже само название стихотворения: не бесстрастно-пропорциональное “Розы  и виноград”, но именно и только “Виноград”. О том же косвенно говорит и “количественная” характеристика: две строки о розах – и они забыты, “увяли” “с легкою весной”. Зато виноград “господствует” в остальных шести строках и обретает под пером поэта “плоть и кровь”: он “продолговатый и прозрачный”, кажется, его можно потрогать, надкусить, насладиться его сладостью!

 

Более того, эти шесть строк объединены в одно предложение, переходящее  из одной строфы в другую, и сама структура этого предложения  – причастный оборот, уточняющий основное понятие, два приложения, два эпитета и завершающее всю эту конструкцию развернутое сравнение – все это, прочитываемое на едином дыхании, усиливает ощущения, нагнетает эмоции, делает образ винограда еще более ярким и впечатляющим. Той же цели служит даже звуковая организация стиха: мягкие л , полнозвучные о создают как бы “рисунок” круглых, мягких, брызжущих соком ягод. Таким образом, сама художественная система стихотворения, буквально все особенности его формы дают нам ответ на главный содержательный прос: что предпочитает поэт – весну или осень. Да, весна прекрасна и радостна, но она быстротечна. Куда ближе поэту осень – время наслаждения “плодами” прошедших лет! Стихотворение о розе и винограде оказывается по сути, философским размышлением о ценностях человеческой жизни, о смысле бытия, о важности творческих свершений, о наслаждении плодами этих свершений – куда более радостном и высоком, чем “легкими”, невесомыми радостями молодой “весны”.

 

Но и  этим еще не исчерпывается вся  глубина содержания стихотворения. Обратим внимание еще на один образ, возникающий в последней строке: “продолговатый и прозрачный, как персты девы молодой”. Есть ли в нем какой-то глубинный смысл или это просто сравнение – литературный прием, призванный “разукрасить” образ винограда, придать ему достоверность, реалистическую наглядность (есть ведь на юге такой сорт винограда – “дамские пальчики!)? Почему вызывает он у нас ассоциацию все с той же “девой-розой”, т.е. возвращает нас к началу стихотворения? И случайно ли возникает он именно в последней строке, как бы кольцом замыкая мотив молодости и красоты, а самым последним, ударным в стихотворении оказывается слово “молодой”?

 

Конечно же, все это не случайность: это “изобразительное средство” несет на себе огромную смысловую нагрузку, окончательно проясняет главную, философскую мысль произведения – идею гармонии бытия, вечного круговорота жизни. Прекрасна “легкая” весна, еще ближе сердцу поэта “златая” и “злачная” осень. Но и она пройдет, как проходит все на земле. И на смену снова придет весна и юность, и “дева молодая” будет подобна розе, и розы будут цвести вечно, как вечен круг жизни природы и человечества.