Анализ сборника рассказов «В наше время»

 Темой катания на  лыжах перекликаются репортаж "Рождество  на крыше мира" и рассказ "Кросс  по снегу". В репортаже Хемингуэй  от 1 лица делится впечатлениями  об отдыхе в Альпах. Хемингуэй  точно описывает  свои действия и ощущения о время спуска с горы, с "вершины мира": " Вы едете так быстро, как только можете себе представить, потом вы едете еще и еще быстрее, потом  в вашем сознании не остается ничего, потом вы понимаете, что произошло, но земля приближается и обступает вас со всех сторон, и вот вы уже сидите, освобождаетесь от лыж и озираетесь". Примерно те же чувство испытывает Ник Адамс в новелле "Кросс по снегу" во время спуска с горы: "Когда,  внезапно попав в крутой изгиб склона, Ник стремительно полетел вниз, в его сознании не осталось ничего, кроме чудесного ощущения быстроты и полета. Он въехал на небольшой бугор, а потом снег начал убегать из-под его лыж, и он понесся вниз, вниз, быстрей, быстрей, по последнему крутому спуску". 

 Так же схожи по  настроению очерк "Рождество на  крыше мира", продолжавший рождественский  цикл очерков у Хемингуэя, и  рассказ "Кошка под дождем". В очерке, как ни в одном  из ранних репортажей, чувствуется  влияние литературной деятельности  на журналистскую работу писателя. "Рождество в Париже" мало  напоминает журналистское задание  по жанру. Если исключить самое  последнее предложение в структуре  текста, то оставшееся можно оценить  как цельное художественное произведение. Это "Рождество..." этим отличается  от других рождественских очерков  и отсутствием повествования  от первого лица. Хемингуэй показывает  рождественский Париж глазами  иностранцев - молодого человека  и девушки. В очерке звучит  тоска по потерянному миру  и одиночество: 

" - Интересно, что сейчас  делают дома? - спросила девушка.  

- Не знаю, - ответил молодой  человек. - Как ты думаешь, вернемся  мы когда-нибудь домой? 

...Молодой человек и  девушка тосковали по дому. Это  было их первое рождество на  чужбине". 

 В рассказе "Кошка  под дождем" пара американцев  волею судьбы оказалась в Италии: "В отеле было только двое  американцев. Они не знали никого  из тех, с кем встречались на  лестнице, поднимаясь в свою комнату". Здесь так же присутствует  мотив одиночества, психологической  неустроенности. Это отражается  в бесконечных "хочу" американки, в ее пока что неосуществимых, хотя таких простых желаниях: 

" - Хочу крепко стянуть  волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел  на затылке, и чтобы можно было  его потрогать, - сказала она, - Хочу  кошку, чтобы она сидела у меня  на коленях и мурлыкала, когда  я ее глажу.

- Мм, - сказал Джордж с  кровати.

- И хочу есть за своим  столом, и чтоб были свои ножи  и вилки, и хочу, чтоб горели  свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы  перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье..." 

 Здесь писатель показывает  не только новое “потерянное”  поколение, но и явное семейное  неблагополучие, получившее свое  распространение и в других  рассказах сборника (“Доктор и  его жена”, “Мистер и миссис  Эллиот”). В рассказе “Мистер  и миссис Эллиот” Хемингуэй  показывает,  открыто семейный дискомфорт супругов, но при этом какое-то бы ни было сочувствие к супругам сменяется откровенное авторской иронией, если не сказать издевкой.   

 Говоря о сборнике  в целом или рассматривая отдельную  новеллу, мы всякий раз встречаем  либо частный иронический подтекст, либо откровенно ироническое  отношение к миру. Ирония буквально  пронизывает весь сборник, начиная  с его названия – слов широко  известной молитвы, содержащей просьбу  о ниспослании мира “в наше  время”. Столь же несомненна ирония  в самой композиции книги, в  том, что даже самые светлые  “детские” и “юношеские” рассказы, вроде “Трехдневной непогоды”, звучат зловеще на военном  фоне, не предвещающем герою в  будущем ничего хорошего. Характер  иронии в отдельных рассказах  меняется: от мягкой и вполне  доброжелательной (“Трехдневная непогода”) до злой и презрительной (“Мистер  и миссис Эллиот”). В этом есть  отголоски репортажей писателя  начала 20-х  годов, где ирония кажется незаменимой в показе послевоенной действительности.   

 Однако,  стремясь показать сложную реальность времени, Хемингуэй не опирался на иронию как на единственно верный способ отображения действительности.  С не меньшей силой, чем ирония, на страницах сборника проявляется радость чувственного восприятия многих вещей, но главное – природы.  

 Анализируя функциональную  роль природы в этом сборнике,  Ю.Я. Лидский пишет: “В первых пяти рассказах (довоенный цикл с Ником) природа выступает в нескольких характерных для творчества Хемингуэя функциях. Затем следуют собственно военные рассказы и рассказы о времени непосредственно после войны. Их четыре, и, как можно было предположить априорно, природы в них нет или почти нет. Новелла “Мистер и миссис Эллиот” – единственная из этих четырех, где речь идет не о непосредственно послевоенной деятельности. Но особый характер его героев объясняет  почти полное отсутствие в ней природы. Наконец, в последующих пяти рассказах (мы не говорим о “Моем старике”) природа вновь занимает важное место, но функции ее, по сравнению с началом сборника, существенно переосмысливаются. Даже такое самое общее представление заставляет предположить, что Хемингуэй отводит природе совершенно особую роль”.*       

 Природа нужна писателю, чтобы  придать сцене зримую убедительность. В рассказе “Индейский поселок”  Ник Адамс опускает руку в озеро и “в  резком холоде утра вода показалась теплой”. В рассказе “Доктор и его жена” Ник говорит отцу: “ Папа, а я знаю, где есть черные белки”, - тем самым “закрывая” родительские неприятности.  Буйная радость звучит в рассказе “Трехдневная непогода”, где природа является одним из главных героев. Само понятие непогоды переосмысливается автором, и на фоне осенней бури  выясняется, что бейсбол нельзя и сравнить с рыбной ловлей, что об этой игре и говорить не стоило.  

 В “довоенных” рассказах  природы и герой составляют  единое целое, они еще не  расчленены. Ник находиться на пути к познанию жизни, мира. Чувство бессмертия, которое приходит к Нику в лодке, в значительной мере обусловлено именно восприятием природы. Поэтический характер происшедшего в рассказе “Что-то кончилось” тоже придается пейзажем, непрерывно участвующим в действии.  

 Но вот меняется  центральная ситуация, и природа  начинает выглядеть иначе. В “Очень  коротком рассказе” природы фактически  нет. Она остается где-то вдали, куда не достигает взгляд раненого  героя, которого вынесли на крышу  госпиталя подышать.  Нет природы и в рассказе “Дома”. В “Революционере” природа отсутствует, можно сказать, демонстративно. Есть в рассказе и Швейцария, и Италия, а природа даже не упоминается.  В “Мистере и миссис Эллиот” природы тоже фактически нет. О ней говорится одной фразой: “ Турень оказалась плоской, жаркой равниной, напоминающей Канзас”. В рассказе “Кошка под дождем” идет дождь, но здесь впервые у Хемингуэя герой и природа воспринимаются отдельно друг от друга. Для героини рассказа  не существует поэтичности, природа враждебна ей.  В рассказах “Кросс по снегу” и “На Биг-Ривер”  мы уже находим расчленённость Ника и природы, чего не наблюдалось раньше: и в жаркий день (“Доктор и его жена”), и в осеннюю бурю (“Трехдневная непогода”) Ник  составлял с природой единое целое.  В “Кроссе по снегу” природа есть во всем, от начала до конца рассказа, по-прежнему поэтичная и прекрасная, но она уже не является неотъемлемой частью жизни героя, а только – просветом в мрачной повседневности. Реальные жизненные ценности героя сужаются, сводятся к физическому удовольствию от катания на лыжах, но и на эту физическую малость не всегда можно рассчитывать в послевоенном мире: “ – А что, Ник, если нам с тобой никогда больше не придется вместе ходить на лыжах?” – сказал Джордж.

- Этого не может быть, - сказал Ник. – Тогда не стоит  жить на свете.

- Непременно пойдем, - сказал  Джордж.

* Ю.Я Лидский  “Творчество Э. Хемингуэя”, Наукова думка, Киев, 1973 г., с. 57-58    

-     Иначе быть не может, - подтвердил Ник.

- Хорошо бы дать друг  другу слово, - сказал Джордж.  

 Ник встал. Он наглухо  застегнул свою куртку. Потом  потянулся через Джорджа и  взял прислоненные к стене  лыжные палки. Он крепко всадил  острие палки в половицу.

- А что толку давать  слово, - сказал он”.  

 Новую особую функцию  обретает природа  в рассказе “На Биг-Ривер”. Ник, стремясь дать отдых собственному раненому сознанию, уходит от людей “на природу”, но выбирает знакомые места, в которых его ум может найти столь необходимую опору. В этом возвращению “к истокам” сказывается  стремление к тому прекрасному довоенному прошлому. Хемингуэй, конечно, не идеализирует довоенный мир, а лишь подчеркивает силу причиненного войной шока.  

 Как и в рассказе  “Индейский поселок”, писатель  использует здесь прием обрамления. Начало и конец рассказа обрамляет  река. А внутри лежит болото  – тоже вода, но иного качества. Безусловно, что болото в данном  случае  не просто явление природы. Хемингуэй упорно подчеркивает нежелание Ника удить в болоте: “ Нику не хотелось идти туда. Не хотелось брести  по глубокой воде, доходящей до самых подмышек, и ловить форелей в таких местах, где невозможно вытащить их на берег. По берегам болота трава не росла, и большие кедры смыкались над головой, пропуская только редкие пятна солнечного света; в полутьме, в быстром течении, ловить рыбу было небезопасно. Ловить рыбу в болоте – дело опасное. Нику этого не хотелось. Сегодня ему не хотелось спускаться еще ниже по течению”.