Выбор грамматического варианта при переводе

Введение

ВЫБОР ГРАММАТИЧЕСКОГО  ВАРИАНТА

ПРИ ПЕРЕВОДЕ

 
     Говоря о выборе той или иной грамматической формы (в частности, того или иного синтаксического построения), мы имеем в виду наличие других грамматических вариантов, из числа которых выбираем данную форму. Так, например, в русском языке грамматическим вариантом (синонимом) определительного придаточного предложения (настоящего и прошедшего времени) является причастный оборот (ср.: «человек, который выполнил эту работу» и «человек, выполнивший эту работу»); вариантом деепричастного оборота выступает обстоятельственное придаточное предложение времени или образа действия (ср.: «Придя домой, он сказал...» и «Когда он пришел домой, он сказал...»); вариантом условного придаточного предложения с союзом может выступать придаточное бессоюзное (ср.: «Если бы он был здоров, он пришел бы» и «Будь он здоров, он пришел бы»), а вариантом условного (союзного либо бессоюзного) придаточного предложения является обстоятельственное сочетание с предлогом (ср.: «Если бы имелись благоприятные условия» и «При благоприятных условиях», «При наличии благоприятных условий»). 
      Грамматические варианты синонимичны по отношению друг к другу только в целом, т. е. могут заменять друг друга только как цельные синтаксические структуры; отдельные же их элементы, т. е. слова, хотя бы и имеющие одну основу, не являются синонимами. Так, синонимичны придаточное предложение «(человек), который выполнил эту работу» и причастное сочетание «(человек), выполнивший эту работу», но глагол «выполнил» и причастие «выполнивший» не могут быть изолированы от контекста и не могут быть сами по себе поставлены в синонимическую связь. Ср. например: «Человек, выполнивший эту работу, будет вознагражден» = «Человек, который выполнит (а не «выполнил») эту работу, будет вознагражден». В этом — отличие грамматических вариантов или грамматической синонимии как системы соотношений между целыми сочетаниями от синонимии лексической, как системы соотношений между отдельными элементами—словами. 
      Грамматические варианты, служащие для выражения более или менее однородного содержания, бывают стилистически неравноценны, т. е. далеко не всегда, не в любом контексте могут служить заменой друг другу. Иначе говоря, выбор грамматического варианта из числа возможных зависит и от узкого контекста, которым определяется нужный смысловой оттенок, и от широкого контекста - от всей системы данного речевого стиля. 
     Так, придаточное определительное предложение уместнее в том случае, когда говорящему или пишущему важно подчеркнуть значение действия, выражаемое спрягаемой формой глагола («человек, который здесь работал») — в отличие от причастного оборота, где это значение несколько затушевано, ослаблено («человек, работавший здесь»). Если число слов, входящих в состав причастного оборота, значительно, если оно создает впечатление известной громоздкости и может затруднить восприятие читателем (например, «Сотрудник нашего учреждения, находившийся долгое время в командировке в отдаленных районах страны ввиду необходимости ответственного выполнения важного задания»), то желательна и оправдана замена причастного оборота определительным предложением («Сотрудник учреждения, который долгое время находился в командировке» и т. д.). В обоих случаях выбор грамматического варианта осуществляется в зависимости от условий узкого контекста, от содержания и формы отрезка речи — письменной или устной. Так, причастные обороты в русском языке более характерны для письменной, чем для устной речи; условное придаточное предложение (с союзом или, в особенности, без союза) в устно-разговорной речи, в диалоге, в бытовом письме, как правило, более привычно, чем обстоятельственное словосочетание с предлогом, естественное и уместное в речи книжно-письменной. Выбор варианта грамматической формы, таким образом, зависит и от условий речевого стиля, от характера материала, где она применяется. 
       Необходимость считаться с грамматическими вариантами (синонимами), существующими в данном языке, выбирать вариант, наиболее целесообразный по условиям и узкого, и широкого контекста, дает себя чувствовать при переводе, может быть, еще более сильно, чем при работе над оригинальным текстом. Это бывает вызвано тем, что вариант, формально близкий к подлиннику, часто оказывается или невозможным, или стилистически несоответствующим, и требуется выбрать другой из числа нескольких, представляющихся возможными.  
          С точки зрения выбора грамматического варианта новая задача возникает тогда, когда язык, на который делается перевод, располагает большим числом грамматических возможностей для передачи содержания, выраженного в подлиннике в той или иной форме. Такой случай представляет перевод придаточного определительного предложения немецкого или французского языка со сказуемым в форме прошедшего времени активной формы или настоящего времени пассивной формы. Оно может быть переведено на русский язык или придаточным же предложением, или причастным оборотом (как в прошедшем, так и в настоящем времени, как в действительном, так и в страдательном залоге). Если важно подчеркнуть глагольный элемент, являющийся активным выразителем действия, связанного с действующим лицом, то структурно однородная передача с помощью придаточного определительного предложения явится и стилистически более близкой к оригиналу. Сравним «obese people» " и формально совершенно точный русский его перевод: «люди, который страдают ожирением» (а не «ожмревшие люди» — словосочетание, где перевешивало бы значение лица, обладающего определенным признаком или свойством. 
        По этому поводу надо еще заметить, что предпочтение, часто отдаваемое переводчиками художественной прозы причастному обороту, не находит себе объективного стилистического оправдания: оборот этот, правда, обладает преимуществом несколько большей краткости, чем придаточное определительное предложение, но зато он, как правило, отличается несколько более книжной окраской. Ведь в живом разговоре, отвечая на вопрос собеседника, мы скорее скажем: «Вот этот человек, что (который) сейчас ушел» (или «здесь сидел»), а не «этот человек, ушедший сейчас (или «сидевший здесь»). Причастный же оборот, включающий в себя большое число слов, даже и в деловой книжно-письменной речи воспринимается с большим напряжением, чем придаточное определительное предложение, а наличие в русской фразе как переводного, так и оригинального текста нескольких причастных оборотов, из которых один зависит от другого, неизбежно создает такое же впечатление однообразия, нечеткости, нерасчлененности, какое возникло бы и при злоупотреблении определительными придаточными предложениями с «который». Здесь, таким образом, в полной мере дают себя знать те же стилистические соображения, связанные с особенностями нашего языка, какие выступают и при работе над оригинальным текстом. Эти соображения при выборе грамматического варианта перевода играют во всяком случае такую же роль, как и требования смысла и стиля подлинника. 
       Все рассмотренные выше грамматические вопросы перевода, связанные с передачей специфического элемента ИЯ или с применением специфического элемента ПЯ, приводят к понятию грамматических вариантов. Так, возможность передавать целое более длинное предложение подлинника (сложносочиненное или сложноподчиненное) целым же предложением или сочетанием нескольких самостоятельных предложений, т. е. разбить его на части, означает наличие грамматических вариантов.¹ 
      Грамматические варианты, которые могут быть применены при переводе, так же как и грамматические варианты, существующие для автора оригинального текста, за редкими и несущественными исключениями — неравноценны. Требования смысла и стиля подлинника, с одной стороны, и требования ПЯ, с другой — решают вопрос в пользу одного из них, применительно к условиям каждого данного случая. При этом наиболее полный учет всех существующих возможностей гарантирует переводчика от случайного выбора, от использования первого пришедшего в голову варианта, позволяет взвесить и сравнить все имеющиеся способы передачи, чтобы применить в переводе наилучший. 
        Вопрос о грамматических вариантах перевода, требующий рассмотрения и в общей теории перевода, является вместе с тем одним из стержневых вопросов частной теории перевода, где вокруг него объединяются почти все конкретные вопросы переводческой практики. Специфика выбора и применения грамматических вариантов при переводе — отличие от их использования в оригинальном творчестве — определяется соотношением и взаимодействием грамматических систем двух языков. При этом во взаимодействие вступают такие явления, которые в плоскости одного языка друг с другом не связаны (например, для передачи функции артикля применяется тот или иной порядок слов).

1. УТОЧНЕНИЕ ВОПРОСА О ПЕРЕВОДИМОСТИ ПОНЯТИЕ ПОЛНОЦЕННОГО (АДЕКВАТНОГО) ПЕРЕВОДА²

      Каждый высокоразвитый язык является средством достаточно могущественным для того, чтобы передать содержание, выраженное на другом языке в его единстве с формой. При этом стилистические средства языка, на который делается перевод, служат не для копирования формальных особенностей языка оригинала, а для передачи стилистических функций, выполняемых элементами подлинника — часто при всей их формальной разности.

     То, что невозможно в отношении отдельного элемента, возможно в отношении сложного целого — на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдельными элементами в системе целого.

     Реальность, осуществимость принципа переводимости доказывается практикой. Спрашивается, однако, нет ли исключений из принципа переводимости, случаев, к которым он был бы неприменим и которые тем самым ограничивали бы его значение именно как принципа?

     Сторонники идеи непереводимости в качестве одного из основных аргументов выдвигали всегда те трудные случаи, когда один язык беднее другого в словарном отношении или когда невозможно воспроизвести ту или иную формальную особенность подлинника, или сочетания этих особенностей, или специфику какого-либо семантического оттенка. Такие непередаваемые особенности действительно есть. Но это не те специфические для одного языка элементы, которым нет прямого формального соответствия в другом языке и которые тем не менее могут быть переданы, компенсированы с помощью ³определенных грамматических или лексических средств, способных воспроизвести их роль в системе контекста. Действительно непереводимыми являются лишь те отдельные элементы языка подлинника, которые представляют отклонения от общей нормы языка, ощутимые по отношению именно к этому языку, т. е. в основном диалектизмы и те слова социальных жаргонов, которые имеют ярко выраженную местную окраску. Функция их, как слов местных, в переводе пропадает. Правда, язык располагает мощными средствами, с помощью которых воссоздаются другие функции таких слов — или функция просторечия, нелитературная окраска, свойственная диалектизму, или использование особых этимологических связей, соединяющих арготизм, или жаргонизм с корнями общенародного языка. Примером решения трудной задачи воспроизведения стилистических функций подобных элементов лексики может служить воссоздание в русском переводе

«they way I look at it, the safe, sane, and

sound policy is to keep reasonably pie-eyed till after

the ceremony and then sober up by degrees during

the honeymoon».

 «Надежнее всего, на мой  взгляд, будет про-

держаться слегка навеселе до окончания  церемо-

нии и потом, во время медового месяца, посте-

пенно протрезветь».

      Каждый переводимый  текст (в особенности это касается художественного текста) характеризуется индивидуально-авторским стилем, выдержанным в соответствии с нормами переводного языка. Недифференцированное употребление стилистически-оценочных и фразеологических синонимов приводит к стилистическим ошибками к стилистической интерференции. Приведем пример перевода, в котором допущена стилистическая ошибка (неправильно употребленное слово подчеркнуто):

«In the enthusiasm of the moment I had

forgotten the effect my narrative might have on this

sensitive plant».⁴

       «В восторге мгновения я совсем позабыл о том, какое впечатление может произвести мой рассказ на это чувствительное растение».

Сочетание «в восторге мгновения »  не совсем удачный вариант с точки  зрения стилистической нормы русского языка, и его следует заменить на более устойчивое, а именно: «в пылу мгновения»

        Тем самым на этом примере и ему подобным (притом отнюдь не единичным в практике современного перевода) можно установить известное ограничение принципа переводимости в тех случаях, когда оригинал дает более или менее сильное отклонение от нормы языка, как языка определенного народа, в сторону местных (территориальных) его черт или элементов речи узкой деклассированной. группы (арготизмы). Правда, и в этих случаях речь идет не об исключении из принципа переводимости, а лишь об ограничении его: перевод и здесь остается возможным, но только не в полном объеме, а лишь в пределах одной из функций элемента оригинала, например, функции просторечия (когда дело касается диалектизма), или ценою некоторого противоречия подлиннику (когда дело идет об использовании этимологических аналогий при передаче арготизмов и т. п.). Другими словами, принцип переводимости в полной мере применим при передаче материала, соответствующего норме языка подлинника (в самом широком смысле).

В практике перевода встречается ряд  случаев, когда не воспроизводится  совсем или заменяется формально  далеким тот или иной элемент  подлинника, пропускается то или иное слово, словосочетание и т. п., но невозможность  передать отдельный элемент, отдельную  особенность оригинала также  не противоречит принципу переводимости, поскольку последний относится к произведению, как к целому. Конечно, целое существует не как какое-то абстрактное понятие, — оно состоит из конкретных элементов, которые, однако, существенны не каждый в отдельности и не в механической своей совокупности, а в системе, образуемой их сочетанием и составляющей единство с содержанием произведения. Отсюда возможность замен и компенсаций в системе целого, открывающей для этого разнообразные пути; таким образом, утрата отдельного элемента, не играющего организующей роли, может не ощущаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в целом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом.

Отправным моментом для определения  роли отдельного элемента в подлиннике и необходимости его точной передачи, а также возможности или закономерности его пропуска или замены является соотношение содержания и формы  в их единстве. Это единство служит также условием и предпосылкой переводимости в том смысле, что она осуществима только по отношению к произведениям, представляющим такое единство. Это означает, что принцип переводимости не может распространяться на различные формалистические эксперименты и трюки, лишенные содержания или нарочито затемняющие его предполагаемый смысл, на различную заумь, на произведения, представляющие распад формы.

Сформулированные ограничения  принципа переводимости вытекают, таким образом, из характера языка как «важнейшего средства человеческого общения» (Ленин)⁵, с одной стороны, и из определяющего принципа диалектико-материалистической методологии — принципа единства содержания и формы, с другой.

Сейчас, на основе накопившегося практического  и методологического опыта переводческой  работы, возникает необходимость  пересмотреть определения некоторых  основных понятий перевода, в частности, понятия «адекватности». В этой же связи нелишним представляется уточнение  вопроса о «формализме» в переводе. Последнее понятие в области  перевода чаще всего применялось  к случаям буквально точной, дословной  передачи иностранного текста.

Буквализм всегда нарушает либо смысл  подлинника, либо правильность языка, на который делается перевод, или  же и то, и другое вместе. Понятие формализма здесь вполне применимо, но оно, как понятие отрыва формы от содержания, гораздо шире и может быть применено ко всем тем случаям, когда, стремясь передать определенные элементы формы сами по себе, т. е. вне их функции, переводчик не обращает внимания на содержание целого и на другие элементы формы, т. е. воспроизводит форму в отрыве от содержания или одни элементы формы в отрыве от других и в отрыве от содержания в целом. Проявлением формализма в переводе могут быть признаны те случаи, когда — независимо от характера целого, от его стилистических функций — подчеркиваются лишь определенные особенности оригинала, когда архаизмы во что бы то ни стало передаются архаизмами, варваризмы- варваризмами и т. п. Из этих определений явствует, что формализмом ни в коей мере не является сознательная забота о передаче формы как средства раскрытия содержания в соответствии со стилистическими возможностями языка перевода.

Опыт перевода в его удачах и  неудачах служит постоянным доказательством  его диалектического характера. Стилистическая и смысловая верность оригиналу достигается, как правило, не путем формально-дословной точности; стилистическая и смысловая неточность (если только она получается не вследствие ошибки — незнания или непонимания) постоянно бывает результатом слишком близкого следования подлиннику, некритического воспроизведения его словарно-смысловых и формально-грамматических элементов. Правдивый перевод (даже не особенно сложного текста) по существу представляет разрешение задачи, неосуществимой с точки зрения формальной точности.

В целом ряде работ по теории перевода усиленно подчеркивалась относительность  понятия «точности». Понятие это  было взято под сомнение. Даже слово  «точность» в применении к художественному  переводу стало все реже употребляться  в нашей теоретической литературе последних десятилетий. В этом нашел  выражение верный в своей основе принцип отказа от попыток устанавливать  какие-либо абсолютные соответствия между  разноязычными текстами, оперировать  какими-либо величинами, взвешивать и  измерять. Вместо слова «точность» и выдвинулся термин «адекватность», означающий «соответствие», «соответственность», «соразмерность». Есть, однако, возможность заменить этот иностранный термин и русским словом «полноценность», которое в применении к переводу означает: 1) соответствие подлиннику по функции (полноценность передачи) и 2) оправданность выбора средств в переводе.

Методологическая важность проблемы полноценности перевода заключается  в том, что ее постановка неизбежно  затрагивает вопрос о возможности  верно и полноценно выразить вообще то или иное содержание. Вопрос о  соотношении между смысловыми возможностями  одного языка и определенным содержанием, выраженным на другом, становится частным  случаем более общего вопроса  о соотношении между средством  выражения и выражаемым. Вот почему большой интерес представляет уже  и история самого определения  полноценности перевода.

Статья А. А. Смирнова⁶ «Перевод» содержала такую формулировку этого понятия (обозначаемого им словом «адекватность»):

«Адекватным мы должны признать такой  перевод, в котором переданы все  намерения автора (как продуманные  им, так и бессознательные) в смысле определенного идейно-эмоционального художественного воздействия на читателя, с соблюдением по мере возможности [путем точных эквивалентов или удовлетворительных субститутов (подстановок)] всех применяемых автором  ресурсов образности, колорита, ритма  и т. п.; последние должны рассматриваться, однако, не как самоцель, а только как средство для достижения общего эффекта. Несомненно, что при этом приходится кое-чем жертвовать, выбирая менее существенные элементы текста»¹.

       Это определение дает обстоятельный перечень признаков адекватности, охватывая даже и такой субъективно-психологический фактор, как «намерения автора» (в том числе и «бессознательные»), и результат намерений, т. е. идейно-эмоциональное воздействие на читателя», и литературные средства, служащие для последнего («ресурсы образности, колорита, ритма и т. д.»). Вполне справедливо оговаривается подчиненное значение этих средств по отношению к основной задаче - «общему эффекту», т. е. правильно ограничивается роль частного элемента в системе целого. И все же формулировка А. А. Смирнова⁷ оставляет чувство неудовлетворенности, не только в силу неопределенности указания на «намерения» автора (в том числе бессознательные), но главным образом вследствие известной половинчатости в вопросе о переводимости. Последняя фраза цитаты - «Несомненно, что при этом приходится кое-чем жертвовать» — имеет компромиссный характер и приходит в столкновение с большой категоричностью предыдущих указаний на «все намерения автора», «на соблюдение по мере возможности, всех применяемых ресурсов»... Недостаточность определения, даваемого А. А. Смирновым, проявляется в том, что отклонение от оригинала, необходимость «кое-чем жертвовать» упоминается в порядке оговорки, как бы исключения из правила, хотя до этого применяются такие принципиально важные термины, как «эквивалент» и «субститут», говорящие о широком понимании «адекватности».